Убийственная тень - Джорджо Фалетти

Эйприл оглянулась на него и помолчала, словно прикидывая, стоит ли пить кофе в этот час и способен ли Джим сварить его как следует.

– Ладно, давай кофе.

– Только у меня молока нет.

– Сойдет и без молока.

Джим оценил ее попытку снять напряжение. А может, это всего лишь журналистский прием для соответствующей подготовки источника информации.

Он вышел на кухню и стал вставлять фильтр в кофеварку. Эйприл тоже появилась на пороге.

– А ты неплохо устроился.

Джим пожал плечами.

– Это временное жилище, пока я не заведу свое.

Она заметила как бы мимоходом:

– Я слышала, ты теперь работаешь на Коэна Уэллса.

Скоро ты узнаешь, чего хочет от тебя хозяин города…

Джим даже не задумался, откуда она узнала. Она ему с порога это объяснила: журналистка и всю жизнь прожила здесь. А он вовсе не считал ее безмозглой.

– Я пилот на ранчо и начальник будущего воздушного флота. Уэллс намерен прикупить еще вертолетов.

– Какой разговор, он многое может прикупить. Не только вертолеты, но и людей.

Она произнесла это ровным тоном, не делая акцентов. Поэтому фраза вышла не язвительной, а сочувственной.

Джим не хотел срываться, ни в коем случае не хотел. Но то ли усталость сказалась, то ли напряжение, то ли чувство вины. Его вдруг словно передернуло; огненный кофе, который он в этот момент разливал по чашкам, брызнул ему на руку; кофеварка выскользнула из пальцев, опрокинула чашку; та с треском раскололась на полу, забрызгав его темно-коричневой дымящейся жидкостью. Сжав зубы, чтобы не застонать, Джим открыл кран и сунул руку под холодную воду. От этого ему стало еще больнее.

Тогда он повернулся к ней и, черпая заряд из этой боли, повысил голос больше, чем следовало:

– Чего ты хочешь от меня, Эйприл? Я знаю, что поступил с тобой по-свински. Как и со многими близкими людьми. «По-свински» – это еще мягко сказано. Так может, лучше сказать мне прямо, что я дерьмо, дать мне в морду и уйти, хлопнув дверью?

Эйприл долго не отвечала. Она продолжала стоять и смотреть на него с грустной улыбкой. Как ни странно, он прочел в ее глазах не укор, а щемящую нежность.

– Нет, Три Человека. Нет, бедный мой мальчик, который никак не хочет взрослеть. То дело прошлое. Слишком много воды утекло. Я изменилась, быть может поневоле, но я стала другой. К сожалению, я не знаю, каким стал ты.

Пожалуй, Джим впервые увидел ее сегодняшними глазами. Он слишком поспешно сбежал от прошлого, чтобы помнить, как она хороша – во всех смыслах. Тогда, много лет назад, он считал, что вырвался из тюрьмы, и ему даже в голову не приходило, что Эйприл не тюремщица, а такая же узница, как он.

Она продолжала все тем же хладнокровным тоном, только это было хладнокровие заточенного клинка:

– Могу повторить, чего я от тебя хочу. Рассказа. Я хочу знать, что происходит в этом городе и что полиция так тщательно скрывает. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что видел. Один раз в жизни ты просто обязан сказать мне правду.

– Ты меня шантажируешь?

– Почему бы и нет? По-твоему, ты заслуживаешь иного отношения?

Джим вспомнил, что лучшая защита – нападение, и сменил тему.

Резко, неожиданно, жестоко.

– Сеймур – чей сын?

Она остолбенела. Потом круто повернулась и вышла из кухни. Джим настиг ее и остановил, положив ей руку на плечо. Эйприл тут же стряхнула его руку, но больше не сделала попытки убежать. В глазах у нее блестели слезы, и Джим чувствовал, что она ненавидит себя за них.

Но он не стал ее щадить.

– Чей он сын?

– Мой! – выкрикнула ему в лицо Эйприл.

Джим придвинулся к ней так близко, что почувствовал на лице ее дыхание. Он начал охоту за правдой и уже не мог повернуть вспять, даже зная, что эта правда его погубит. Он схватил Эйприл за плечи и стал трясти.

– Нет, ты мне скажешь правду! Чей сын Сеймур?

Слезы струились по ее щекам, смывая годы одиночества, годы отчаянной борьбы за выживание, когда рядом не было никого, кому она могла бы показать свои раны, когда в бессонные ночи смотрела в темноту, пытаясь разглядеть за ней свое будущее.

– Ты хочешь знать, чей сын Сеймур?! – Она опять вырвалась и с вызовом взглянула на него блестящими от слез голубыми глазами, какими наградила своего сына. – Он мой! Мой! Мой!

И вдруг сникла. Плечи безвольно опустились, голос упал до шепота, она шагнула к Джиму, прижалась головой к его груди, как будто ища спасения, защиты, в которых ей было отказано долгие годы.

– Он мой…

У Джима внутри словно развязался какой-то узел. Он не знал, что это, так как никогда прежде ничего подобного не испытывал. И на все вопросы вмиг нашелся ответ. Не точный, но возможный. Он уехал из этих мест в погоне за свободой, а может быть, ему стоило остаться, чтобы обрести ее. Может быть, расширив свое жизненное пространство, он перекрыл себе воздух.

Он долго вдыхал запах ее волос, усталый от погони за временем, от непосильного груза воспоминаний и раскаяний.

Когда, чуть отстранив ее, Джим поцеловал соленые от слез губы, у него впервые появилось ощущение, что он вернулся домой.

Он и сегодня захлебывался воспоминаниями.

Много лет прошло, много крови пролито. Кровь из жил, кровь из слов, что ранят больнее оружия. Разбитая жизнь мало-помалу складывалась из осколков по волшебной прихоти случая, обретала новые, небывалые формы и краски. Встреча, к которой он был совсем не готов, оставила внутри необъяснимую, тянущую пустоту. Они посмотрели в глаза друг другу, и все словно отдалилось, потеряло смысл. Бороться не за что и побеждать незачем. Остались лишь сожаления – не о том, что было, а о том, что может быть.

Интересно, она ощущает такую же пустоту теперь, когда знает, где он, каким он стал? Знает его мысли. Разделяющее их расстояние сократилось, но от этого они не стали ближе. Однажды они убедились, что сближение невозможно. Истекшее время способно лишь превратить равнодушие в жалость.

А ему не надо…

Палка угодила в какую-то выщербину, и он почувствовал, что теряет равновесие. Могучие руки, удержав от падения, выудили его из омута мыслей.

– Устали? Может быть, вернемся, мистер Уэллс?

Алан Уэллс оперся на палку и помотал головой. Физиотерапевт Венделл, отвечающий за его реабилитацию, решил сегодня вместо занятий в тренажерном зале вывести его на прогулку. И они отправились на лужайку перед домом, под сень вязов.

Ходьба у него сразу не заладилась, и Алан начал терять уверенность.

– Ничего у меня не получится.