Половинный код. Тот, кто умрет - Салли Грин

– Я тебя обыскался. Поздно уже. – Габриэль входит и садится со мной рядом.

Темнеет. День прошел, его последние часы я провел здесь, в камере, лежа на земле и глядя в небо.

– Что с тобой такое? – спрашивает Габриэль.

– Тебе огласить весь список или первых десяти пунктов будет достаточно?

Я сам удивлен тем, как сильно, оказывается, дрожит мой голос. И понимаю, что край уже близок. Я вот-вот сорвусь.

Габриэль наклоняется надо мной и спокойно отвечает:

– Весь, пожалуйста.

– Я плохой, если убиваю людей? Если хочу убивать их?

– У тебя есть силы, чтобы сражаться. Ты делаешь то, чего не могут другие. Ты не плохой, Натан. Но делай только то, во что ты веришь, только это и ничего больше. Потому что это твоя совесть. Только ты знаешь, что там, у тебя внутри, и как тебе жить с этим.

Я тру лицо руками. Мне вдруг захотелось, чтобы рядом со мной был отец, чтобы он помог мне.

– Я никогда не думал, что буду убивать людей. Год назад, когда меня держали вот в этой самой камере, я никого не хотел убивать, даже своих тюремщиков. Я хотел бежать, оказаться на свободе. И я получил, что хотел: я свободен.

– Правда? Иногда мне кажется, что ты еще в плену. Внутренне ты так и не освободился от этого места, Натан. Не избавился от своих преследователей. Ты все еще бежишь от них.

– Когда я был ранен, мне снился сон – целая вереница пленных, они стояли на коленях, а руки у них были связаны сзади. Длиннющая такая живая цепь, прямо бесконечная. И вот я подхожу к ним по очереди, а в руках у меня пистолет. И я стреляю каждому в затылок. Только один упадет на пол, я перехожу к следующему и снова нажимаю курок.

– Это был сон? Не видение?

Я качаю головой.

– Видения приходят по-другому. Это сон. Но я все равно его ненавижу. Я все время слышу голос отца: «Убей их. Убей их всех до единого». Он не зол, не болен, не сошел с ума: его голос звучит спокойно и трезво, он наполняет меня уверенностью в том, что это мне по силам. А еще я знаю, что, когда я дойду до конца, я остановлюсь, и отец умолкнет. – Глядя на Габриэля, я продолжаю: – Только я никогда не дохожу до конца. И не могу остановиться.

– Когда-нибудь тебе придется остановиться, Натан, но ты сам должен прийти к этому. Всех тебе все равно не убить. Это невозможно. И… По-моему, неправильно. Для тебя неправильно. Этот путь избрал бы твой отец, это и был его путь. Но ты волен сам решать, что тебе выбрать. И если твой выбор не совпадет с отцовским, это не будет значить, что ты его не уважаешь. Он знал, что ты его любишь. И сейчас знает. Тебе не надо делать ради него то, к чему у тебя не лежит душа.

Я киваю. Я знаю, что Габриэль прав. Все, что он говорит, верно. Но почему-то именно сейчас сомнений у меня больше, чем когда-либо.

Он берет меня за руку, переплетает свои пальцы с моими и говорит:

– Ты остановишься, Натан. Я помогу тебе остановиться. И ты будешь мирно жить у спокойной реки, и я буду там, рядом.

До нападения остается всего три дня. Мы готовы. Даже новички выглядят неплохо. Мы с Габриэлем каждый день тренируемся вместе. Чтобы быть в форме, по утрам мы бегаем и лазаем, а потом работаем в макете. Устраиваем друг другу ловушки. Пытаемся сбить друг друга с толку, обмануть криками, выстрелами, хотя сами уже знаем, что истощили все ресурсы своей изобретательности. Сегодня мы отправляемся в Башню. Я и так хотел взглянуть на нее еще до нападения, но сегодня Селия ведет нас туда затем, чтобы узнать пароль.

Я, Габриэль и Селия через проход попадаем в Лондон, в мрачный спальный район, больше похожий на пустыню из грязи, редких клочков травы, мусора и растрескавшегося асфальта. Башен оказывается пять, они стоят порознь и внешне никак не связаны ни друг с другом и ни с чем вокруг. Селия уже посылала кого-то к тюрьме разведать график охраны, но теперь она хочет, чтобы я невидимкой подошел еще ближе.

Римская Башня совсем не похожа на фейнскую тюрьму, по крайней мере обычную: начать с того, что она оранжевая. Все пять башен – панельные многоэтажки семидесятых годов, каждая выкрашена в свой цвет: красный, оранжевый, желтый, светло-голубой и ярко-зеленый. Со временем бетон загрязнился, цвета поблекли. Римская Башня на пять этажей выше остальных, эти-то этажи как раз и занимает тюрьма. Ниже в обычных квартирах живут фейны. Как и почему они не обращают внимания на то, что творится у них над головами, я не спрашивал. Наверное, дело тут лишь отчасти в магии, а отчасти в общем безразличии.

Почти все охранники живут в соседних многоэтажках и попадают в тюрьму через обычный фейнский подъезд. Охотники приходят через проход из здания Совета. Во времена Селии в каждой смене было шестеро охранников и четверо Охотников. Охранники не умеют драться, то есть их не учат, ну, а Охотники есть Охотники. На каждом этаже могут содержать до двадцати человек, то есть всего заключенных может быть около сотни.

Короче, мы здесь затем, чтобы понаблюдать за охраной и уточнить график их передвижений. Габриэль и я стоим в тени дома, где на первом этаже магазины и прачечная. Витрины закрыты длинными, до земли, ставнями, расписанными граффити, но даже граффити здесь ни о чем, как будто тем, кто их рисовал, все было по фигу. Габриэль стоит очень близко ко мне. Мы едим карри, купленное на вынос, – оно зеленого цвета, но вовсе не такое гадкое, как можно предположить с виду; впрочем, для нас любая еда – хорошая еда.

Селия где-то на другом конце этой пустыни. Охрана меняется трижды в день. Мы ждем четырехчасовой смены, точнее, жду я, потому что внутрь иду я один. Мы договорились, что я войду в Башню в три тридцать, все там разнюхаю, а главное, поднимусь наверх. По словам Селии, в тюрьму ведут две двери, одна внутренняя и одна наружная. Первую входящий открывает своим ключом с лестничной клетки и произносит пароль, после чего попадает в камеру наподобие шлюзовой. Вторая дверь открывается изнутри, тоже паролем и ключом. В ней есть глазок – изнутри убеждаются, что войти хотят именно те, кто должен. Все, что от меня требуется, это невидимкой постоять за спиной у охраны, убедиться, что система функционирует как прежде, и подслушать кодовое слово для первой двери.

В три тридцать я оставляю Габриэля и медленно пересекаю голую плешь пустоши по направлению к Башне. Кодовый замок в подъезде сломан, дверь открыта, и я беспрепятственно вхожу внутрь. В здании есть лифт, но я поднимаюсь пешком по лестнице. В подъезде сильно пахнет мочой, на ступеньках корка вековой грязи, правда, мусор нигде не валяется. Я становлюсь невидимкой и стремительно взлетаю наверх, ступая тише, чем раньше. На каждом этаже я оглядываюсь в поисках чего-нибудь необычного – каких-нибудь признаков того, что Охотники начеку и подготовили ловушку. Но я ничего не вижу и не чувствую, чтобы что-то было не так.

На одиннадцатом этаже всего одна дверь: это и есть вход в тюрьму. Только тут я понимаю, до чего я напряжен, и перевожу дух. Потом становлюсь в дальний от двери угол, спиной к стене, и сосредоточиваюсь на том, чтобы дышать ровно и не терять невидимости в ожидании охраны.