Харбин - Евгений Анташкевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 236
Перейти на страницу:

Воспоминания, картинка за картинкой, возникали в его голове. Рядом тихо и тепло дышала в плечо заснувшая Анна, ему уже и самому хотелось спать, но сон как будто бы кто-то выталкивал из его головы. Александр Петрович услышал, как по листве в саду начали стучать капли, снова начался дождь, быстро разогнался и начал бить в окно. Он встал, закрыл створки, шум превратился в ровный гул, но скоро ослаб, и только отдельные капли мерно стучали, падая с крыши на жестяной подоконник. Под одеялом рядом с Анной было тепло, Александр Петрович придвинулся к ней вплотную и почувствовал, что все его волнения были напрасными и несправедливыми, под одеялом рядом лежала Анна, его Анна… тогда он подумал, что больше с ней никогда не расстанется, что не нужна ему отдельная спальня и хорошо, что он не спросил про рояль: «Понятно, что продала, – нужны были деньги!» – и заснул.

Глава 12

Когда в дверь тихо постучали, Александр Петрович не проснулся, а только повернулся на бок, лицом к окну. Анна проснулась.

– Да, Сашик, входи, – сказала она, но тут же опомнилась и попросила почти шёпотом: – Подожди, сынок! Подожди! Я сейчас к тебе сама выйду!

Она лежала под лёгким покрывалом с голыми руками и плечами и согнутой в колене, неприкрытой ногой; её ночная рубашка висела, перекинутая через спинку стула. Раньше, если она не вставала до того, как проснётся сын, он приходил к ней, заспанный, и ложился рядом, это стало привычкой. Он снова засыпал «у мамы под бочком» и спал ещё полчаса или час, пока не приходило его время вставать. Она же поднималась, готовила завтрак и только потом будила сына. И никогда не спала голой. Сейчас она вовремя опомнилась и поняла, что была права, что попросила Сашика не входить.

Александр Петрович ещё спал, Анна повернулась к нему и обняла. «Сколько я тебя ждала, а сейчас не пустила к тебе сына! Это не важно, что вы – отец и сын! Сашик никогда не видел в доме мужчину, а тем более в одной постели со мной. Не хочу, чтобы он начал ревновать и у вас испортились отношения. Пускай сначала привыкнет! А от себя я тебя больше не отпущу!» Она села, спустила с постели ноги и накинула рубашку. Всё правильно, стрелки часов показывали семь утра, это было обычное время, когда Сашик просыпался и начинался их день. Она встала, одёрнула застрявшую на бедрах ночную рубашку и подошла к будуару: «Дождалась! Я дождалась!» Она не спала почти всю ночь и слушала, что ей рассказывал Александр, и только к утру позволила сну настигнуть себя. Когда уснул Александр, она не помнила.

Деревянный палисандровый гребень легко расчёсывал волосы, через зеркало Анна смотрела на спящего мужа. «Господи, сколько же ты вытерпел, пока…» Она надела мягкие туфли с белой выпушкой и тихо вышла из комнаты.

Стук в дверь Александра Петровича разбудил. Он сразу понял, что это был сын, и что своим появлением в доме он, наверное, что-то нарушил, и что Сашику он хотя и отец, но при этом все же незнакомый мужчина, а отцом ему ещё надо стать. Поэтому, чтобы не нарушить их привычный распорядок, он сделал вид, что спит. Он просыпался и до этого, его сон был лёгкий и тревожный: каждый раз, очнувшись, он не понимал, где находится, но это было не купе, и не Мишкино зимовье, и не тайга, через которую он ехал на телеге. И тогда он с облегчением обнаруживал, что лежит раздетый, не в брюках и не в сапогах, и даже не в онучах, а на мягкой свежей постели, в комнате с белыми стенами не из брёвен, между которыми свисают мох и бороды пакли. Тогда он рукой под покрывалом нащупывал бедро жены, гладил её тёплую гладкую кожу, боялся разбудить и не мог перестать этого делать. И тогда сознание открывало, что он дома; и ему не хотелось снова засыпать, чтобы проснуться где-то далеко или быть ещё в пути.

Он слышал, как Анна вышла.

Сашик сидел на кровати и смотрел на маму, Анна подошла к нему, присела на корточки и прижала к груди его голову.

– Сашик, ты рад, что папа вернулся? – спросила она и посмотрела сыну в глаза.

– Конечно рад, мамочка! Я же его сразу узнал, он как на фотографии, он совсем такой же…

Анна вытерла слёзы.

– Ты почему плачешь, мамочка? Папа точно такой, как ты мне рассказывала… Можно мне к нему?

– Это от радости, сынок, это от радости! Подожди, пусть он немного ещё поспит, он так долго к нам ехал!

– А можно я покажу ему, как я его нарисовал?

– Можно, но чуть позже, когда проснётся, хорошо? А почему ты вчера не показал?

– А я забыл, а ночью вспомнил!

– Конечно, покажи, а сейчас одевайся!

Анна вышла из детской, взяла рукомойник, перекинула через плечо полотенце, налила в фарфоровый кувшин воды и тихо внесла всё это в спальню. Александр Петрович не спал, он сидел на высоко взбитой подушке и, когда она вошла, протянул руку.

– Подойди ко мне, – попросил он. – У нас дверь не запирается?

– Нет! – тихо засмеявшись, ответила Анна и поставила рукомойник и кувшин на подоконник. – Мне не от кого было её запирать! Дома я да Сашик. – И она присела на край кровати.

Александр Петрович смотрел на неё не отрываясь.

– Ты что? Почему ты на меня так смотришь? – тихо спросила она.

– Я любуюсь тобой! – И он притянул её к себе.

За дверью послышались шаркающие шаги, но это был не Сашик, потом хлопнула дверь, в ванной комнате застучал железный носик умывальника и раздалось громкое сморкание и прокашливание горлом.

Они засмеялись в подушки.

– Какой он смешной, этот Кузьма Ильич! Где ты его взял?

В дверь постучали настойчиво.

– Иди к нему, он тебя всё утро ждёт, – прошептала Анна и сказала громче: – Сейчас, Сашик, сейчас папа к тебе выйдет!

Через несколько минут Анна стояла у зеркала и осматривала себя; она успела причесаться, надеть корсет и шуршащую нижнюю юбку с широким поясом. Корсет, волосы и юбка были одного оттенка – тронутая солнцем blonde. Лицо, плечи и открытые руки были белые, даже немного бледные, и она их никогда не пудрила. Она посмотрела на кисти рук, только что намазанные кремом, от этого в спальне легко пахло лавандой, сегодня её руки уже не горели болезненной краснотой. Анна немного растянула шнуровку на корсете и оправила юбку. За глаза её фигуру сравнивали с фигурой Иды Рубинштейн и шептались, что ей надо бы немного поправиться, а ей нравилось, она чувствовала себя лёгкой. И Александру нравилось, он говорил, что она светлая и воздушная, «как облачко». Корсет слегка жал, и она ещё немного растянула шнуровку и подтянула его за верхнюю кромку, подняв грудь. «Сейчас я уже не Ида Рубинштейн…» – подумала она, поставила ногу на пуф и стала надевать чулок. Она знала, что после родов немного налилась, и в груди, и в бёдрах, и очень боялась, как к этому отнесётся Александр. «А он, по-моему, даже не заметил или промолчал». Анна выпрямила одетую в чулок ногу и легко повернулась коротким фуэте. Когда в танце «Семи покрывал» на сцене появлялась Ида Рубинштейн в роли Саломеи, служанки помогали ей выйти из паланкина и освобождали от лёгких полупрозрачных шалей, обёрнутых вокруг её стройного, необычно худого тела, и вот остаётся последняя шаль, самая прозрачная, полуобнажённая Ида – застывшая хрупкость, – она отбрасывала от себя и эту…

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 236
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?