Дверь в чужую осень - Александр Бушков

И преспокойно спал, пока не проснулся как от толчка, лежал лицом к стене. До войны был изрядным засоней, но война и воинская специальность быстро приучили просыпаться моментально при любых изменениях окружающей обстановки и вмиг оценивать происходящее.

А обстановка, безусловно, изменилась: как же иначе, если неподалеку от меня кто-то играл на дудочке? Мы шли через Белоруссию, немного зацепили Карпаты, и дудочек я наслушался, главным образом у пастухов. Была и у русских такая традиция, но после революции как-то сошла на нет (сам я тех времен не застал, но знал по рассказам и из книг, картинки видел — пастушок с дудочкой), а вот у братьев-славян осталась.

Чуть-чуть, самую малость приоткрыл глаза — в комнате светло, на электрический свет не похоже, скорее уж впечатление, будто стоит ясный солнечный полдень, — но я вечером тщательно задернул светомаскировочные шторы, да и никак не смог бы дрыхнуть до полудня, не сам проснулся бы, так разбудили бы утречком! Что-то определенно не так: совсем рядом играет дудочка, но других посторонних звуков не слышно, и этот свет…

Не было причин вскакивать и хвататься за оружие. Как часто случается в наступлении, противник кое-где оказался в окружении и рвался к своим организованными группами. Несколько дней назад в расположение нашего артполка выдрались немцы, пехота с двумя бронемашинами, и разделались с ними не без потерь убитыми и ранеными, на что- то подобное никак не походило: за окном полная тишина…

Какое-то время я так и лежал, чуть-чуть приоткрыв глаза и навострив уши, оценивал ситуацию, прикидывал, как ловчее всего, при необходимости, сорваться с кровати и выхватить пистолет. Я его под подушку не клал, не та обстановка, но кобуру повесил на спинку придвинутого к самой койке канцелярского стула. Однако прошло не менее минуты, а ничего не изменилось: все спокойно, только дудочка выводит мелодию; скорее веселую, ничего заунывного. И вроде бы присутствует аромат женских духов, не сильный, но явственный, что за черт, кто бы из наших служивших в штабе женщин стал так вот развлекаться? Дисциплина стояла на высоте, в здании начальствующего состава, пусть и не самого высокого, спиртное, если у кого было, употребляли с оглядочкой — по чуть-чуть на ночь…

Однако долго залеживаться не следовало. Ясно уже, что мне это не снится, а имеет место быть на самом деле, и звуки дудочки, и стойкий аромат незнакомых женских духов. Никогда мне ни прежде, ни потом не снились звуки музыкальных инструментов и запахи, да и по другим признакам легко отличал явь ото сна…

Прикинул еще раз, как ловчее и быстрее выхватить пистолет. Ни капли растерянности: я в штабе оказался только в начале сорок четвертого, а до того почти полтора года прослужил на передовой командиром разведвзвода, в немецкие тылы ходил не раз, так что к чисто кабинетным деятелям уж никак не относился.

Для начала совершенно естественным движением неспешно перекатился на левый бок, лицом к кабинету, чуть-чуть приоткрыл глаза, старательно изображая безмятежно спящего, и нате вам, зрелище… Действительно, метрах в полутора от меня сидела девушка и играла… нет, не на дудочке, а на флейте. Дудочку, пастушью свирель, белорусскую жалейку берут в рот одним концом — а во флейту дуют в дырочку сбоку, держа ее у лица горизонтально. Я из ленинградских интеллигентных мальчиков, родители, как многие на их месте, старательно пытались из меня вырастить «разносторонне развитого» человека, еще дошкольником водили на концерты симфонической музыки. Каковую, уточню, я, в отличие от книгочейства, так никогда и не полюбил, душа не лежала — но был достаточно сведущ, чтобы с первого взгляда отличить флейту от простецкой дудочки.

Все бы ничего, но их вид и позы! Девушка с флейтой и два парня помоложе меня. В самых непринужденных позах расположились у высокого картотечного шкафа — но в воздухе! Пусть и не так уж высоко над полом. Выглядело это так, словно они уютно разместились на висящих где-то в полуметре над полом креслах или стульях — но совершенно мне невидимых!

Да и одежда у них, хоть несомненно гражданская, — абсолютно незнакомого фасона. На всех троих замшевые, похоже, шаровары, чуточку похожие на тогдашние спортивные, рубашки с просторными, как у оперных тореадоров (водили и в оперу, которую я тоже не особенно и полюбил), стоячим, как у наших гимнастерок, воротом, застегнутые, на двойной рядок пуговиц — у девушки, как и положено, застегивается справа налево, и у парней, соответственно, наоборот (второй ряд пуговиц, очень похоже, играл чисто декоративную роль, нашит был прямо на ткань), на всех троих — невысокие сапожки, скорее всего, кожаные, не особенно и плотно облетают ноги голенища, с первого взгляда видны различия: у девушки и рубашка откровенно женского фасона, и по верху голенищ идут украшения в виде золотистых цветов, похоже, металлические, и по бокам шаровар наподобие лампасов протянулись далеко отстоящие друг от друга такие же цветочки, только уже разноцветные, из прозрачного, такое впечатление, стекла, и сапожки у нее остроносые, на высоком каблуке, а у парней — тупоносые, с низкой подошвой — но тем не менее с первого взгляда ясно, что одеты они по одной моде. И прически у парней непривычные: челки заметным треугольником, волосы высоко выбриты над ушами, зато сзади падают до плеч, и коса у девушки вроде бы самая обычная, перекинута на грудь через левое плечо — но перетянута чем-то вроде красных бус, и по обе стороны от старательно расчесанного в виде пушистой кисточки конца свисают, вроде бы на золотых цепочках, две вроде бы золотых замысловатых подвески с красными камешками, и больше никаких украшений.

Очень красивая была девушка: русоволосая, сероглазая, ресницы длиннющие, фигурка спортивная, все при ней. Парни, если не считать одежды и причесок, самые обыкновенные, не красавцы и не уроды, один брюнет, второй посветлее, руки у обоих словно бы лежат на подлокотниках невидимых кресел, позы спокойные, расслабленные. Оружия ни у кого из троицы незаметно, накладные карманы не отвисают, и под рубашками не видно — уже легче — никаких вещей при них, даже часов нет.

Все это я рассмотрел в секунды, в память впечаталось надежно. Одна из необходимых разведчику привычек: в секунды схватить взглядом окружающее, впечатать в память — ну, а уж при подобных обстоятельствах тем более.

Не было никаких особенных мыслей и эмоций, одно безмерное удивление: они мне не снятся, они живые, наяву — но откуда свалились на мою голову такие вот, ярко выраженного мирного вида, совершенно гражданского облика, в невидимых креслах? Ага, пистолет в кобуре, на прежнем месте, нетрудно будет его быстренько выхватить и загнать патрон в ствол — ну, может, у них и есть свои, засунутые на спине за пояс, — я все равно успею первым, если что…

Она вдруг опустила флейту, всмотрелась и сказала на чистейшем русском языке, вполне дружелюбно, даже весело:

— А у тебя ресницы шевелятся, так что не прикидывайся…

Я решился и открыл глаза, она, как ни в чем не бывало, улыбнулась:

— Привет!

Произнесла это опять-таки непринужденно, весело. Оригинально, пронеслось у меня в голове. Объявиться ниоткуда самым диковинным образом, и самым приятельским тоном: «Привет!»