Полет сокола - Уилбур Смит

Заскрипели шлюпбалки, переполненный вельбот исчез за бортом и опустился в неспокойное море, но дхоу уже бешено раскачивалась в кипящих белых бурунах, окружавших риф.

Мертвый штиль закончился два дня назад, и пассат успел нагнать высокую волну. Низкие зеленые валы с иссеченными ветром спинами катились по проливу, но, едва почувствовав близость земли, свирепо вздымались, их гребни становились прозрачными, как дрожащее зеленое желе, и они неистовыми белыми водоворотами обрушивались на черные клыки рифов.

Дхоу поймала высокий вал и, вскинув корму, помчалась по нему вниз, как прибойная шлюпка, а старый тощий араб скакал у румпеля, словно дрессированная обезьяна, пытаясь удержать ее против напора волны, но дхоу не была приспособлена для таких маневров и воинственно зарылась носом в зеленый ревущий горб. Вода обрушилась на нее зеленой стеной, дхоу неуклюже качнулась вбок, наполовину погрузившись в воду, и напоролась на риф с такой силой, что единственная мачта переломилась на уровне палубы и рухнула за борт, увлекая за собой рею, парус и такелаж.

В одно мгновение дхоу превратилась в разбитую посудину, и на «Черном смехе» отчетливо услышали треск ломающегося днища.

— Они уходят! — сердито пробормотал Клинтон.

Команда покидала дхоу, люди прыгали за борт, стараясь поймать волну. Валы переносили их через рифы в тихие воды лагуны. Они колотили по воде руками и ногами и наконец выбрались на твердую землю.

Среди спасшихся был и старый худой араб-рулевой. Его намокшая борода и бурнус прилипли к телу. Выбравшись на берег, он задрал полы бурнуса до пояса, обнажив тощие ноги и морщинистые ягодицы, с козлиным проворством стремглав помчался по белому берегу и исчез в пальмовой роще.

Вельбот с «Черного смеха» миновал первую полосу бурунов. Мичман на корме взглянул через плечо, оценивая силу прибоя. Дождавшись подходящей волны, вельбот оседлал ее и, бешено раскачиваясь, подлетел к сидящему на рифе корпусу дхоу с подветренной стороны, где вода была спокойнее.

С канонерки видели, как мичман и четверо его людей с пистолетами и абордажными саблями наголо поднялись на борт, но к этому времени последний араб из команды дхоу уже бежал по пляжу, ища убежище в пальмовой роще на берегу лагуны, в полукилометре от них.

Мичман повел людей под палубу. На юте «Черного смеха» ждали их возвращения, рассматривая покинутую дхоу в подзорную трубу. Через минуту мичман снова появился на палубе. Он торопливо подошел к планширу дхоу и перегнулся через него. Его вырвало за борт. Он выпрямился, вытер рот рукавом и прокричал команду, гребцам, ожидавшим в вельботе.

Вельбот сразу отошел от подветренного борта дхоу и понесся через буруны к «Черному смеху».

На палубу поднялся боцман и отдал капитану честь.

— Мистер Феррис кланяется, сэр, и говорит, что ему нужен плотник, чтобы вскрыть палубы для рабов, и два человека с кусачками для цепей. — Он выпалил это на одном дыхании и замолчал, чтобы набрать воздуха в легкие. — Мистер Феррис говорит, под палубами дела хуже некуда, многие заперты, и ему нужен врач…

— Я готова, — перебила Робин.

— Погодите, — воскликнул Кодрингтон, но Робин подобрала юбки и побежала.

— Если моя сестра идет, я тоже иду.

— Отлично, Баллантайн, премного благодарен вам за помощь, — кивнул Клинтон. — Скажите Феррису, что скоро прилив, сегодня полнолуние, посудина даст течь. Приливная волна на этом побережье поднимается на шесть с половиной метров. У него в запасе меньше часа.

На палубе появилась Робин. Она снова сняла юбки и переоделась в брюки. Моряки на палубе с любопытством уставились на нее, но она, не обращая внимания, подошла к борту. Боцман подал ей руку, она спустилась в вельбот, а следом за ней — Зуга с саквояжем в руках.

Мчаться сквозь прибой было одновременно и страшно, и весело; вельбот угрожающе зарывался носом в воду так, что дух захватывало, буруны у бортов шипели и пенились. Гонка закончилась у тяжело нависшего борта дхоу.

По палубе струилась вода, она так накренилась, что Робин пришлось карабкаться вверх на четвереньках. При каждом ударе волны корпус вздрагивал, на палубу накатывали новые потоки воды.

Мичман с абордажной командой снял люки главного трюма. Подойдя к ним, Робин чуть не задохнулась от густой вони, поднимавшейся из квадратного проема. Она полагала, что давно привыкла к запахам смерти и разложения, но такого испытывать ей еще не доводилось.

— Вы привезли кусачки? — спросил мичман, бледный от тошноты и ужаса.

Кусачки представляли собой мощные ножницы, предназначенные для срезания вант и фалов с судна, потерявшего мачты. Двое мужчин подняли через люк связку маленьких черных тел, скованных друг с другом у запястьев и лодыжек клацающими черными цепями, и принялись орудовать кусачками. Это напомнило Робин бумажных кукол, которых она в детстве любила вырезать из свернутого листа бумаги. Потом их растягиваешь, и получается цепочка одинаковых кукол. Кусачки разрубали легкие цепи, и безжизненные тельца падали на палубу.

— Это же дети! — вслух выкрикнула она.

Люди работали в мрачном молчании, вытаскивали невольниц из люков, освобождали от оков и опускали на наклонную мокрую палубу. Робин подхватила первую похожую на скелет фигурку, покрытую коркой засохших рвотных масс и фекалий, ее голова болталась из стороны в сторону.

— Нет.

Признаков жизни не было. Глазные яблоки уже высохли. Она опустила безжизненную голову, и матрос оттащил девушку.

«Нет». Снова «Нет». И «Опять нет». Некоторые трупы уже находились на разных стадиях разложения. По приказу мичмана матросы начали сбрасывать тела за борт, чтобы освободить место для вновь поднимаемых снизу.

Робин нашла первую живую девушку, ее пульс бился еле заметно, дыхание трепетало, и не нужно было быть врачом, чтобы понять, что жизнь в ней едва теплится. Она работала быстро, стараясь выкроить время для тех, чьи шансы выжить казались значительнее.

В борт дхоу ударила еще одна высокая волна. Корпус резко накренился, где-то глубоко внутри хрустнула и заскрипела древесина.

— Прилив надвигается. Действуйте быстрее, — крикнул мичман.

Теперь работа переместилась в трюм. До Робин доносился грохот кувалд и лязг железа: плотники убирали невольничьи палубы.

Зуга, обнаженный до пояса, тоже был внизу. Он возглавил атаку на деревянные баррикады. Он был офицером, привык командовать, и матросы быстро оценили его природную склонность к лидерству.

Суматоха напомнила Робин птичий базар на закате: громко кричат возвращающиеся птицы, пищат, ожидая их, птенцы в гнездах. Дикие пируэты дхоу, треск ломающегося дерева и потоки холодной соленой воды пробудили скопище черных девушек от летаргии приближающейся смерти.

Когда трюм затопило, многие из тех, что лежали на днище, утонули, но некоторые поняли, что прибыла спасательная команда, и громко кричали, собрав последние силы в угасающей надежде.