Собственные записки. 1835–1848 - Николай Муравьев-Карсский

– Пражский очень порядочен, – отвечал я, – а Люблинский слаб.

– Отчего же он слаб? Кто им командует?

– Теперь никто, государь: командир полка, недавно его принявший, устранен мною по слабости здоровья; вновь назначенный еще не прибыл, а потому я и нашелся вынужденным поручить хозяйственную часть управлению бригадного командира генерала Романовича, а по наружности командует старший штаб-офицер по полковом командире.

– Кто же старый командир полка? – спросил государь.

– Кононов, государь; он недавно назначен.

– Какая же его слабость?

– Здоровьем слаб и управлять не может, ничего не знает.

– Да какой это Кононов, – спросил государь, – где он служил?

– В гвардейских саперах, ваше величество.

– А, теперь я его помню; существенная дрянь! Ну, а каков Врангель, знаешь Врангель? (Бригадный командир, что произведен недавно; государь видно помнил, что он командовал полком сим.)

Я счел обязанностью сказать, что его запустил Врангель.

– Ну, а есть еще слабые полки?

– Есть, Можайский, государь.

– Кто им командовал?

– Командовал Дюнкер, который нынче произведен вместе с Врангелем в генералы, а ныне командир, вновь назначенный полковник Бурковский, человек весьма порядочный.

– Каковы бригадные? – спросил государь.

– Генерал Романович, который управлял Люблинским полком; но он от меня взят и назначен в резервную дивизию. Это потеря очень чувствительная; мы едва только с ним ознакомились, как его взяли.

– Что же делать! – сказал государь. – Мне в резервах нужны хорошие люди; посмотри эти резервы, какие славные, это основание армии; они вас снабжают хорошими людьми и образованными солдатами.

Я смолчал и не повторил государю моего мнения, основанного на опыте, о том неотвратимом вреде, который происходил от сих резервов для армии; потому что мнение сие было представлено мною в 1834 году письменно и возбудило только неудовольствие его без всякой пользы. Но я при сем случае сказал государю, что у меня есть три бригадные командира старее Романовича, также заслуживающие быть начальниками дивизий и, на спрос государя, назвал Варпаховского, Дометти и Линдена.

– Я слышал о Варпаховском, как о заслуженном человеке, он изранен крепко. Дометти я знал, когда он в гвардии служил; он тогда был слаб.

– Тогда не знаю, государь; ныне же он у меня на счету лучших и, верно, может быть отличным дивизионным начальником.

– О Линдене я также слыхал, он из бывшего Литовского корпуса.

– Линден очень хорош и дело свое знает; один только недостаток, что он долги имеет.

– Это нехорошо, – отвечал государь, только не хапает ли он в полках?

– Нет, ваше величество, этого нет нисколько; но присылают расписки из прежних мест, где он служил; впрочем, он всем хорош.

– Ну вот, на место Романовича я тебе дам Ахлестышева, – продолжал государь.

– Знаю, ваше величество, – отвечал я с недовольным видом.

– Что же, Ахлестышев славный человек; он в гвардии служил; я его сам знаю и рекомендую тебе его; он даже был теперь правителем Имеретии, да барону Розену что-то не понравился, – сказал государь с неудовольствием на Розена. – Он не хотел его иметь; ты им будешь доволен. Ну а каковы дивизионные? Я слышал, что ты очень доволен Данненбергом; он офицер весьма хороший.

– Я им весьма доволен, ваше величество, и ему обязан уже многим: он занимается упрочением дисциплины и приносит большую пользу, и от того меня опечалило, когда я увидел, что он был обойден в последнее производство таким множеством сослуживцев моложе его; он перенес сие с приличной твердостью. Меня тогда еще не было в Севастополе, и командование обеими дивизиями было поручено ему, как старшему, когда Соболевский, произведенный в генерал-лейтенанты, стал старше его; оба они себя хорошо повели в этом случае: Данненберг немедленно пошел являться к Соболевскому, который не принял командования до моего прибытия к войскам, и моя обязанность ходатайствовать у вашего величества о производстве Данненберга в генерал-лейтенанты с отданием старшинства над Соболевским.

Сие было неприятно государю.

– Знаешь ли ты, – сказал он, – что Данненберг заслужил сие? Я прощаю все ошибки, исключая тех, которые против чести. Он был в Польше и там, благодаря польке, на которой он женился, подавал странные мнения, совсем неуместные; после того не хотел ничего делать и оставался по армии без всякой должности целые пять лет, тогда как Соболевский хороший человек и постоянно продолжает службу, не отлучаясь от места. Зачем же я буду его обижать?

И, не останавливаясь, государь спросил о Ширмане, говоря, что он бывал хорош, но только имел привычку быть дерзким с офицерами. Видно было, что государь предупрежден был против Данненберга, но не знал настоящим образом, в чем его обвиняли.

– Я очень доволен Ширманом, – отвечал я. – Вы изволите его увидать в Николаеве; он ведет себя весьма прилично с подчиненными и помнит наставление, сделанное вашим величеством.

– Этот? Хорош! А кого я найду в Одессе?

– Подольский полк. Позвольте мне не провожать вас в Одессу, а из Николаева ехать прямо в Севастополь, дабы я мог встретить там ваше величество.

– Разумеется. Что тебе при одном полку делать? Лучше тебе быть на своем месте и похозяйничать там, где все войска собраны. Мне, впрочем, пользы будет много вами заняться. Один церемониальный марш и больше ничего. Посуди, что мне надо и вас посмотреть, и флот посмотреть; а время очень коротко. Когда я это все успею сделать! Да что вы показать можете? У вас больных много.

Говоря о больных, государь отдал различные приказания на счет предосторожностей против глазной болезни и сказал, чтобы до зимы дело сие совсем кончить, то есть вывести болезнь совершенно; но я возразил, что сие невозможно кончить так скоро, что, впрочем, болезнь сия свирепствует во всей армии. С этим государь согласился, но говорил, что там она в меньшей степени и что первоначально привез ее в Россию граф Воронцов при возвращении из Франции[69].

– Удостойте посмотреть, ваше величество: мы постараемся, чтобы вы были довольны; посмотрите боевые порядки наши и покажите нам, что вам угодно.

– Этот смотр я сделаю в корпусе[70], которого я еще никогда не видел. Я хочу определить первоначальную степень образования его и видеть, чего в нем недостает. Да там места нет для боевых порядков?

– Место есть, ваше величество, и я с собой привез карту окрестностей Севастополя; не угодно ли ее посмотреть?