Фалько - Артуро Перес-Реверте

– Да.

– Беги на тот край рощи и наблюдай. Появится кто-нибудь, сперва спроси, кто идет, а если не понравится то, что услышишь, – бросай. Только смотри, своих не перебей ненароком. Скоро за нами придет катер, заберет, а пока жди. Мы тебе дадим знать.

– Это точно – насчет катера?

– Точней не бывает.

Юноша цепко схватил Фалько за руку:

– Вы меня не бросите здесь?

– Обещаю. Беги туда.

Рикоте тяжело задышал и сказал решительно:

– Есть!

Светлое пятно макинтоша растворилось среди сосен. Хорошая мишень, машинально подумал Фалько. Потом повернулся к Еве и Кари. Обе стояли у подножия маленькой дюны – две тени на песке. Кари, словно в полузабытьи, постанывала протяжно и жалобно. Потом начала рыдать.

– Я ею займусь, – сказала Ева.

– Ладно.

– Катер скоро придет?

Голос ее звучал почти безмятежно. Она владела собой. И это успокоило Фалько.

– Не знаю.

Он вытащил фонарик, направил его к черноте моря и несколько раз нажал кнопку. Точка-тире-точка-точка. Рановато, но время поджимает. Он подождал немного, но ответа не было. Дай бог, чтобы в планы командования не входило оставить его здесь на произвол судьбы, как Эстевеса и его людей, которые к этому часу уже погибли или вот-вот будут перебиты. Впрочем, не исключено, что командир «Ильтиса» с чисто немецкой педантичностью придерживается первоначального замысла и не пошлет за ними шлюпку до истечения срока. Вся беда в том, что, когда истечет, может быть уже слишком поздно. Если из засады кто-нибудь вырвется, а красные будут его преследовать, этот пляж, прежде чем подоспеет помощь, станет кромешным адом.

Фалько пригнулся, а потом присел на корточки. Куртка и вымокшие полотняные брюки не спасали – его колотила дрожь. От холода снаружи и от тревоги внутри. Его жестокий опыт, его трезво-циничный подход ко всему на свете, приобретенный годами, боями, женщинами, помогали держать в рамках очень многое, но не все. Далеко не все. Вот с такой, скажем, пакостной ситуацией было не совладать. Чтобы рассуждать здраво и трезво, Фалько заставил себя не думать о штурмовой группе – перестрелка меж тем стихла, – о Хинесе Монтеро и его очках с толстыми стеклами, о братьях Бальсалобре и несловоохотливом Торресе, о том молодом и рыжем и о его усатом спутнике, которые в кузове при свете фонарика изучали план местности. О том, с каким невеселым лицом Фабиан Эстевес сел в машину и пропал в ночи.

– Как ты думаешь, кто-нибудь уцелел? – спросил из темноты голос Евы.

– Не знаю… Вряд ли.

Он сплюнул от горькой досады. Ох, господа бога душу мать… Если, конечно, он есть, господь бог… А хорошо бы, чтоб он был и когда-нибудь спросил за все. Потом Фалько еще сильнее скорчился, сунул в рот предпоследнюю сигарету, прикурил, пряча огонек спички между ладоней, под защитой ската песчаной дюны. К дьяволу все.

Он услышал шорох. Подошла Ева. Они упали на сырой песок, прильнув друг к другу, дрожа от холода, – он чувствовал у нее под одеждой твердое прикосновение «парабеллума». Фалько, держа сигарету в кулаке, поднес ее к губам девушки, и та дважды глубоко затянулась. Потом он тщательно погасил окурок. Обнявшись, Фалько и Ева замерли, пытаясь согреться теплом другого и даруя свое тепло ему; в клочьях туч, меж тем, сияли новые и новые звезды.

Все произошло почти одновременно: плеснули весла, вынырнул из моря и возник из тьмы темный силуэт шлюпки; Фалько, вскочив и сделав несколько шагов к берегу, в тот же миг услышал, как очень близко, на дороге, упиравшейся в сосновую рощу, хлопнули один за другим несколько пистолетных выстрелов. Он вздрогнул всем телом.

– Забери Кари! Бегите!

Небо немного прояснилось, и в слабом свете луны, полускрытой за тучами, можно было теперь различить место действия. Шлюпка уже почти у самого берега – темное пятно с бесформенными очертаниями налегающих на весла гребцов.

– Ева! Кари!

К пистолетным выстрелам – пять, шесть, считал Фалько – присоединились теперь другие, более мощная ружейная трескотня и тарахтенье пулеметных очередей. Потом – пу-ум-ба! – грохнула ручная граната. «Лафитт». И сейчас же стало тихо. Фалько догадался, что юноша либо убит, либо бежит сюда через сосняк с красными по пятам.

– В шлюпку! В шлюпку!

Он бросился к девушкам, которые уже бежали ему навстречу. Две темные спотыкающиеся фигуры. Одна добежала, вторая опустилась на песок. Фалько склонился над ней. Кари. Он схватил ее за руки и рывком вздернул. Над самым ухом что-то стремительно пронеслось, прогудело, будто шмель решил лететь по прямой. Потом из рощи донесся звук выстрела.

– В шлюпку!

Теперь свинцовые шмели летели целым роем. Вж-жик, вж-жик, слышалось со всех сторон, а на опушке, под черными тенями сосен запульсировали вспышки. Фалько, поддерживая Кари, тащил ее к берегу. Внезапно тело девушки, о которое что-то мягко и еле слышно шлепнулось, содрогнулось, обмякло и осело наземь.

– Кари! Кари, вставай!

Ухватив ее за руки, он волоком потащил девушку по песку. Услышал ее стон. Потом с тревогой обернулся к морю, опасаясь, как бы гребцы при звуках пальбы не повернули назад, и увидел Еву – став на колени возле дюны, она обеими руками держала «парабеллум». Три вспышки, три громких хлопка. Девушка отбежала на несколько шагов, вновь опустилась на колени и с наружным спокойствием размеренно выпустила еще несколько пуль.

Из шлюпки, перекрывая стрельбу, донесся чей-то крик. Фалько понял, что это значит. Надо идти. Он ощутил сосущую пустоту внизу живота, сердце забилось бурно и беспорядочно. Кари Монтеро продолжала тихо стонать. Она была еще жива, но нести ее ему было не под силу. И потому он выпустил ее и побежал к урезу. Ева бросилась следом. Они вошли в море, зашлепали по воде к шлюпке, которая качалась на прибойных волнах и, казалось, отдалялась от берега. По пояс в воде Фалько ухватился за борт, и несколько рук, вцепившись в его мокрую одежду, помогли перевалиться в шлюпку. Пущенная с берега пуля ударила в обшивку, острые щепки едва не попали ему в лицо. Прозвучала команда по-немецки, и весла стукнули об уключины. Фалько даже не оглянулся на берег. Он в изнеможении лежал в ногах у гребцов. Глаза он зажмурил, а открытым ртом жадно хватал воздух, пытаясь перевести дыхание. Легкие жгло. Но он ощущал, как рядом трепещет и вздрагивает мокрое холодное тело Евы Ренхель.

– Это настоящее несчастье, – сказал Анхель Луис Поведа.

Шеф фалангистской контрразведки был в голубой рубашке, коричневом костюме и с кобурой на поясе. Недоверчивые глазки за круглыми очками уже двадцать минут буравили Лоренсо Фалько – в Саламанку тот прибыл прошлой ночью, – ловя каждое движение и слушая отчет о произошедшем, а вернее, о провале задания.

– Несчастье… – скорбно повторил Поведа.