Беременная от моего друга - Ольга Джокер

— В какой-то момент, за разговорами с Орловым, меня вырубило, — продолжает Громов. — Очнулся я утром у Сони в квартире.

Сильнее, Громов, сильнее. Раздави меня своими признаниями…

Слышать его просто невыносимо. Легкие спирает от нехватки кислорода, давит виски, а в ушах слышится тонкий писк, который вызывает ещё большее раздражение на все происходящее. Абсурдно, глупо, пошло. Интересно, он проснулся с ней в обнимку? Она прижималась к нему? Нет, не интересно. Не буду думать об этом.

Закрываю ладонями уши и смотрю прямо перед собой. Илья что-то ещё говорит, но меня из реальности выносит. Вспоминаю себя пять лет назад, когда узнала о его измене впервые. Теперь уже сомневаюсь, так ли был неправ Игнашев и мама. О, она наверняка ликовала бы, если бы была сейчас рядом, ведь мама в очередной раз оказалась права. Недоверие нас погубит.

Так вот, пять лет назад, что-то похожее я уже проходила. Сидела на полу в ванной и глухо выла. Думала о том, что будет правильнее закончить своё существование прямо сейчас. Кое-как поднялась с места, открыла теплую воду, залезла в ванную прямо в одежде. Когда вода стала плескаться через бортики выключила краны. И шум в ушах был таким же как сейчас, и виски ломило, и не слышала я ничего. Даже в тот момент, когда Ромка выбил дверь ногой и стал вытаскивать меня на сушу.

Громов поворачивает меня к себе, убирает руки от ушей, обхватывает лицо ладонями и просит на него посмотреть.

— Перед вылетом я сдал анализы на наличие в организме наркотических веществ, — до меня доносится его голос. — Утром будут результаты. Слышишь меня, Альбин?

— И что это даст?

— Хотя бы то, что я не самостоятельно поехал с ней домой, Кудряш. Даже думать забудь об этом. Я люблю только тебя. И всё это время любил. До одури, до сумасшествия, — он вытирает пальцами мои выступившие слёзы — признак того, что меня прорвало, а значит скоро будет легче. — Увидел в аэропорту и понял, что так просто так не опущу, буду за нас бороться.

Три, два, один… Нет, ничерта не легче. Он проснулся в одной постели с другой и я понимаю, что не могу в его слова сейчас поверить, а означает, что так будет всегда. Я изведу себя и Громова. Не будет у нас так как прежде, это моральное самоубийство.

— Я правда не хотел тебе делать больно, Кудряш.

— Но делаешь. Мне уже больно.

Мы сидим на одном диване несколько долгих и молчаливых минут. Я смотрю на его губы, на скулы, на прическу, только бы не в глаза. А он по-прежнему не отпускает меня — сжимает ладонями моё лицо и вытирает слёзы.

Между нами расстояние не больше десяти сантиметров, а кажется, будто целая пропасть. Делать шаг к нему страшно и опасно, я уже в этом убедилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тебе пора, Илья. Я хочу спать, — произношу, когда больше невыносимо сидеть рядом с ним и дышать.

— Я никуда не уйду, Альбин.

— Мне кажется, что Вселенная против нас с тобой, Илья. Столько всего происходит, что невольно задумываешься, может быть судьба не даром нас с тобой разводит?

— Я так не думаю, — отрицательно мотает головой Громов. — Обстоятельства сложные, но это только для того, чтобы мы их преодолели. Вместе преодолели.

Слышу тоненький писк своей дочери. Корю себя за то, что расклеилась и тут же собираю себя воедино. Поднимаюсь с места, быстрым шагом направляюсь в детскую и, закрыв за собой дверь, беру на руки свою малышку.

Она успокаивается сразу же, но я всё равно опускаю её на кровать, ложусь рядышком и приближаю её к груди. Ритмичные причмокивания и небесные глазки действуют на меня успокаивающе. Больше не кажется глобальным то, что казалось пять минут назад. Перебесится, перемелется.

Сама не замечаю как засыпаю. Мне снится чернота и детский плач. В этой черноте не видно ничего вокруг, но я чувствую, что иду на плач не одна — где-то рядом со мной, наощупь, так же блуждает Илья.

Открываю глаза, потому что нежная ладошка дочери касается моей щеки. За окном уже светит солнышко, а значит, что пора просыпаться. Я опять кормлю её, мою малышку. Сытую и довольную перекладываю в люльку, осторожно ступаю по полу и выхожу из комнаты.

Ещё в прихожей замечаю, что вещей Ильи, как и его самого, нет. Наверное, я испытываю странное облечение, но в то же время глубоко в душе висит всё тот же неподъемный груз.

Ставлю на плиту чайник, завариваю себе крепкий кофе и делаю глоток. Тошнота моментально подкатывает к горлу, поэтому я быстро ставлю чашку на поверхность, проливая несколько коричневых пятен на столешницу и бегу в уборную. Меня рвёт. Сильно, долго, до желчи и пустых позывов. Когда поднимаюсь с места, то открываю аптечку, где с давних времен у меня лежит несколько тестов. Открываю один, мочусь на него, засекаю время.

Сколько раз я мечтала об этом, чтобы родить ребёнка от Громова, а сейчас молюсь о том, чтобы ничего не вышло. Цикл после родов у меня нестабилен, поэтому я не могу сказать, если ли у меня задержка… Просто интуиция сработала, что нужно проверить.

Три, два, один… Беру в руки тест и, тяжело вдохнув, в смятенных чувствах, вижу, что там пусто.



Альбина.

— Ты прости, Аль, прикрыть не получилось. Шеф явился в ординаторскую и, словно ментовская собака, на нюх тебя искал, — произносит Дашка, когда я направляюсь в сторону больницы.

— Ничего страшного, Даш. Я просто испугалась вчера. Опека нагрянула так неожиданно, что это выбило меня из колеи.

А ещё фото Ильи с Соней, а ещё угрозы Ромки. Такое впечатление, что кто-то свыше решил меня окончательно добить. Но обо всем этом Даше не обязательно знать.

— Надеюсь, ты едешь на работу? Шеф будет в ярости, если ты сегодня не явишься.

— Да, еду. Сейчас застряла в пробке на проспекте, скоро буду.

С этими словами я отключаюсь и непроизвольно проверяю на телефон на наличие пропущенных вызовов или входящих сообщений от Громова. Мысленно даю себе по рукам и устремляю взгляд на дорогу.

— Альбина Сергеевна, Вас заведующий искал, — произносит медсестра, едва я переступаю порог отделения хирургии. — Сказал, что по очень срочному делу.