Архон - Кэтрин Фишер

Птицы смотрели на них глазами-бусинками. Крошечные тельца выстроились рядами на подоконниках и крышах, сидели, притиснувшись друг к другу, кувыркались, повисали и падали, вспархивали, клевали — вечное движение не стихало ни на миг.

Кроме птиц в городе, казалось, никого не было.

Возле ворот Орфет замешкался. Осторожно огляделся, взмахом руки подозвал Сетиса. Чем дальше они шли, тем более зловещим становился город. Они уже битый час лазали по разрушенным улицам и площадям, и коричневые кирпичные стены раскалились на солнце так, что было больно дотронуться.

— Не отставай! — Сетис бросил через плечо взгляд на Алексоса.

— Сетис, как здесь много птиц! Чем же они все питаются?

Хороший вопрос. Тут ничего не росло, в камнях не было ни капли воды. Вверх по утесам карабкались разрушенные дома. Пустые комнаты, засыпанные пылью; просевшие крыши; одиноко стоящие колонны; разбитые статуи выше человеческого роста, иссушенные пустынными ветрами. Подлезая под остатками одной из статуй, Сетис поднял глаза. Нога и туловище в короткой тунике, а на спине — огромный выщербленный кусок камня. Груды каменных осколков преграждали путь; один из них пошатнулся под ногой Сетиса, юноша чуть не упал, ухватился за камень и перевернул его. Тот был покрыт резным орнаментом, изображавшим перья. Плотно сложенные, огромные. Крыло. Без сомнения. Мощеную дорогу с обеих сторон обрамляли шеренги исполинских крылатых существ. У них не было лиц — казалось, грозная армия, прокатившаяся по этим краям в незапамятные времена, разбила статуи, сорвала головы с причудливых крылатых божеств.

— Это боги? — прошептал Сетис.

Орфет пожал плечами, оба посмотрели на Алексоса. Его лицо, крошечное на фоне черной базальтовой фигуры, было бледным и усталым.

— Если это и боги, Сетис, давай надеяться, что у них не осталось почитателей.

По сторонам, вдоль всей дороги к верхней цитадели, копошились темные безголовые силуэты, закутанные в крылья. Наверху в лицо ударили порывы жаркого ветра из пустыни. В небе кружила черная точка.

— Придет ли сюда Шакал? — с сомнением пробормотал Орфет.

— Сфера говорит, дорога лежит через эту крепость. К тому же тут обозначен колодец. Они будут его искать.

— Если они еще живы.

Проход к внутренним воротам кишел птицами. Тысячи глаз следили за их приближением, беспокойный гам делался всё громче, всё тревожнее.

— Держитесь с одного краю, — прошептал Сетис. — Не вспугните их.

Маленькие глазки Орфета перебегали из стороны в сторону.

— Иди первым, — шепнул он.

Сетис метнул на него злобный взгляд, потом сделал шаг в темноту под сводами. Зловоние всё нарастало, дорога покрылась белой слякотью. Он пробирался осторожно, мелкими шажками, в полном молчании, а над головой, под потолком, бесчисленные птичьи взгляды впивались в мозг, давили удушающей тяжестью. Он прошел дальше и разглядел среди руин узкую тропинку. Кто-то раздвинул камни, освободив путь. И тут, на пыльной тропе, среди громоздящихся обломков, Сетис и увидел это.

Он молча оглянулся на Орфета и указал.

Следы. Отпечатки сапог, то ли двоих человек, то ли больше, а вокруг них другие следы. Босые ноги удивительной формы. Длинный, почти крючковатый большой палец, из пятки торчит странная шпора.

Он услышал вздох Орфета.

Всего лишь тихий звук, еле слышный, но и его оказалось достаточно. Вскрикнула, захлопала крыльями одна из птиц. За ней вспорхнула и другая, и через мгновение воздух наполнился пронзительными криками, испуганно разинутыми клювами, хлопаньем крыльев обезумевших от ужаса птиц.

— Ложись! — Орфет схватил Архона и бросил его на тропу, одной рукой прикрывая голову мальчика, а другой отбиваясь от бешено мелькающих крыльев и клювов. Сетис нырнул под арку ворот. Птицы лихорадочно метались, разбивались насмерть о каменные стены, пикировали, целясь в лицо и волосы, а когда юноша свернулся клубком, прикрывая голову, принялись клевать руки. Галдеж стал оглушительным; Сетис понял, что по всем улицам, которые они только что миновали, по всем переулкам птицы взмыли в воздух, будто многоцветный вихрь, неумолчным гамом перебудив всех нынешних и прошлых жителей города. Кто-то здесь все-таки обитает. Или что-то.

— Сюда! — вскрикнул Сетис.

Орфет попытался встать, но птицы жестоко накинулись на него. Согнувшись пополам, прикрывая Алексоса, он с бранью и проклятиями побрел к сводчатым воротам. Сетис подхватил его, и они, покрытые синяками и болезненными ссадинами, ввалились внутрь. Повсюду, как шальные, метались птицы, натыкались на стены, заблудившись в затейливой кривизне сводов, в отчаянии искали выход. Сетис уперся спиной во что-то твердое и поспешно обернулся.

Дверь.

Он толкнул ее; створка, полузасыпанная гравием, всё же подалась. На помощь пришел Орфет. Навалившись, они приоткрыли дверь и заглянули внутрь. Вверх, в темноту, уходила лестница. Не мешкая ни минуты, они помчались по ней и замедлили бег лишь тогда, когда гвалт, долетающий снизу, начал стихать. Вскоре тишину нарушало лишь их собственное хриплое дыхание да торопливые шаги.

Тогда Орфет остановился и, силясь восстановить дыхание, сполз по стене.

— Боже, — только и выдавил он.

Сетис согнулся пополам, пытаясь справиться с болью в боку. Потом тоже сел.

Алексос тихо плакал от страха. На лице у него алела царапина, но других повреждений не было. У Орфета кожа на руках была ободрана клювами обезумевших птиц. Сетису казалось, что всё его тело превратилось в один огромный синяк, горло забилось песком. Он достал флягу и с наслаждением отпил глоток воды. Потом передал Орфету. Тот дрожащими руками взял ее, не пролив ни капли. Напившись, толстяк встряхнул головой, и с потной кожи посыпалась пыль.

— Куда нас занесло? Одно слово — гнездовье ужасов!

Сетис поднял голову.

Верхняя часть лестницы терялась в сумраке. Далеко вверху из окошка пробивался косой лучик солнечного света. В яркую полоску впорхнула, потом исчезла птица. Здесь было прохладнее, чем снаружи. Видимо, толстые стены сдерживали палящий жар пустыни.

— Возвращаться нет смысла. Если пойдем вперед, может быть, выйдем на какие-нибудь верхние этажи. Попробуем найти другие ворота.

Орфет тяжело поднялся.

— Красться на цыпочках тоже уже нет смысла, Архон, ты цел?

— Орфет, мне здесь не нравится.

— Мне тоже, дружище.

— Здесь живут всякие твари. Птицы, например. Полные ярости.

Орфет обнял его громадной ручищей. Мальчик поднял глаза, его перепачканное лицо было очень серьезно.

— Я люблю тебя, Орфет, — неожиданно сказал он.

— И я тебя люблю, дружище. Когда вернемся, я сочиню тебе такие песни, каких ты за всю свою тысячу жизней не слыхивал. А теперь пойдем отсюда. Нечего тут мешкать.