Обмани меня красиво - Галина Владимировна Романова

Это только в американских боевиках полиция лояльно относится к грабителям, когда дело касается заложников: они долго сидят в засаде, ведут с ними переговоры, вызывают психологов, специалистов по переговорам и тому подобное. В России все не так. Далеко не так. В России все гораздо проще.

Милиционеры, спрятавшиеся в тот момент за машиной, просто озверели, услышав по рации сообщение об ограблении.

Как?! Средь бела дня?! На их участке?! Какие-то отморозки грабят банк?! И все такое…

Они, конечно, начали стрелять. Разумеется, бандиты тоже начали отстреливаться, быстро передвигаясь в сторону переулка, от которого брали начало сразу несколько оживленных улиц. Скорее всего, там у них была спрятана машина.

Машина была, и добрались до нее бандиты в рекордно короткое время. И почти успели в нее беспрепятственно загрузиться, но тут одна из пуль, выпущенная милиционером, попала третьему парню в ногу, как раз тому, кто тащил за собой девчонку. Он сильно дернулся всем телом и… нажал курок. Была ли то случайность или он умышленно выстрелил, узнать так и не удалось. Девушка погибла, бандитам удалось скрыться. Машину потом нашли, она числилась в угоне. И все… Ни слова больше о финале этой истории, если у нее действительно имелось продолжение.

Кто об этом может знать, кроме работников милиции? Соваться туда Полине очень не хотелось. Искать кого-то из посетителей банка, тех, кого уложили в тот день лицом вниз на пол, затея бессмысленная. Можно проискать годами, а ей было ясно сказано: времени осталось мало. Милиционеры, устроившие перестрелку, исключались сами собой. Тогда кто? Родственники погибшей девушки? Да, точно. Это как раз то, что ей нужно. И это будет третьей отправной точкой в поисках истины.

Полина вернулась в дом, повторяя про себя фамилию автора, пытаясь запомнить ее. Потом поднесла к бумаге зажигалку и, стоя над раковиной, превратила ее в пепел. Она едва успела сполоснуть раковину, как хлопнула входная дверь и тут же раздались быстрые шаги ее мужа.

— Женя? — Полина быстро закрыла воду и поспешила ему навстречу, уже по его поступи угадав, что супруг не в духе. — Ты уже приехал?

Они столкнулись у входа в кухню. Женька был не просто не в духе, он был в бешенстве. Он стоял, загородив ей дорогу. Полина хотела пройти, но он не сдвинулся с места — так и стоял, беззвучно шевеля побелевшими от ярости губами, и смотрел на нее не просто зло, а ненавидяще. Это было что-то очень-очень новое…

— Же-еень! — пропела Полина нежно, протянула руку и хотела коснуться его щеки, но он увернулся. — Ты почему такой колючий? А Ирка где? Ее что, нет дома?

Он все медлил и медлил с ответом. Буравил ее взглядом, от которого ей было не просто тяжело, а почти физически больно, и ничего не говорил.

— Женя, не пугай меня, пожалуйста! — взмолилась Полина, сводя руки на груди.

— Ты!.. Ты где была, сука?! — заорал он вдруг страшно и, молниеносным движением выбросив вперед руку, с силой ударил ее по лицу. — Я убью тебя, дрянь!!! Убью!!!

Она пыталась куда-то уползти, пыталась спрятаться от страха и от его сильных болезненных ударов, которые сыпались на нее безостановочно. Слезы, кровь из носа и рассеченной губы вперемешку текли по лицу, падали крупными каплями на пол и размазывались безобразными кляксами по тонкой батистовой рубашке. Полина тряслась всем телом, боясь что-то говорить или просить его о чем-то. Тряслась и пыталась прикрыться руками, а он — ее любимый, самый лучший на свете Женечка, в одночасье превратившийся в зверя, — все пинал и пинал ее, хватал за волосы, приподнимал от пола и вдохновенно лупил ее по лицу. И еще орал… Боже, как он орал! Столько ненависти, столько страсти было в его неуправляемом бешенстве, в котором он не отдавал себе отчета, что Полине даже стало казаться в какой-то момент, что он сошел с ума.

— Только попробуй выйти из дома! — проговорил он, тяжело, прерывисто дыша, спустя какое-то время, счет которому она потеряла с первым его ударом. — Я не шучу, я убью тебя! Никаких звонков, никаких визитов, ни-че-го!!! Силу моего недовольства ты теперь узнала, так что не вздумай разозлить меня по-настоящему. А теперь… поднимайся, Полинка. Слышишь меня или нет?! Поднимайся, живо! Ну!!!

Животный страх, просто первобытный какой-то, тот самый, который она всегда глубоко презирала, не понимала и не находила ему оправдания, поднял ее на ноги. Комкая на груди порванную кофту, Полина встала и, стараясь не думать о том, как ей больно и как жалко она, должно быть, сейчас выглядит, посмотрела на мужа.

Он нисколько не раскаивался. Более того, он выглядел удовлетворенным. У него даже ни один волосок не выбился из аккуратной прически. Это не могло не добить ее, и Полина зарыдала.

— Прекрати орать, наконец! — снова прикрикнул на нее ее Женька, с неудовольствием посмотрел на рукав своего выходного костюма и проворчал: — Изгваздала мне весь пиджак, сопливка! Подойди сюда! Подойди, я сказал! Ну!!!

Как бы ей хотелось сейчас послать его к черту! Плюнуть в его самодовольную преступную физиономию, собрать свои вещи и с гордым видом уйти от него навсегда. Вид непременно должен был быть именно гордым. Не таким, какой она сейчас имела: вид замученной, дрожащей от страха твари, а именно гордый и независимый. Но Полина, хотя ей гадко было в этом признаваться самой себе, трусила, отчаянно трусила: ослушайся она его, он снова начнет бить ее. Боли она боялась. И еще… еще ей до нервной дрожи во всем теле захотелось отомстить ему — стереть с его красивой холеной физиономии выражение самодовольного превосходства и заставить его бояться — так же, как боится сейчас она! Может быть, это не было благородно с ее стороны, может быть, и это желание было вызвано мгновенным порывом в тот самый момент, когда она скулила и ползала у него в ногах, пытаясь хоть как-то прикрыть свое тело от ударов. Но желание это было столь велико и всепоглощающе, что Полина решила пройти через все унижения, которые уготовил ей ее славный Женька на сегодня.

Хитрость? Страх? Инстинкт самосохранения? Что ею сейчас двигало? Всего, наверное, понемногу. Но, подойдя к нему, она неожиданно для самой себя сказала:

— Прости меня… любимый… Я виновата перед тобой, я так больше не буду…

Еще минута — и она точно свалилась бы в истерическом припадке к его ногам. И послав к черту весь на свете холодный расчет, начала бы выть и орать не своим голосом, что ненавидит его, что он непременно за все это заплатит, что она заставит его заплакать горькими слезами, что…

— Ладно, Полинка, и ты меня прости, — проговорил он просто, опередив ее истерику ровно на полшага, словно речь шла о мимолетном утреннем недовольстве друг другом. — Чего только между мужем и женой не случается! Тебе не нужно просто было выставлять меня на посмешище и обниматься на центральной площади города с каким-то плейбоем. Кстати, кто он?

— Я… — Ему нельзя было говорить правду, ни в коем случае нельзя, иначе Степку, каким бы крутым он ни был, найдут где-нибудь со свернутой набок головой и скажут, что так и было; но и завираться особого смысла не было, поэтому, запинаясь на каждом слове, Полина сказала ему лишь часть правды, самую безобидную, на ее взгляд. — Я… я познакомилась с ним в кафе… Он просто подсел ко мне пару раз, когда я там останавливалась. Предлагал знакомство…