И все-таки она красавица - Мишель Бюсси

Журден перечитал написанное, улыбнулся, поморщился на слове «расизм». Нужно найти другое, точнее выражающее страх перед беженцами. Ему было трудно сконцентрироваться. Годовщина смерти матери навевала мысли о прошлом.

Жорди Мартен.

В сентябре 1971-го он записался на факультет права в Экс-Марсель. На первой лекции по конституционному праву среди двухсот студентов не оказалось ни одного парня, ни одной девушки из Пор-де-Бука. Судя по всему, однокурсники Жорди были обитателями богатых кварталов и шикарных коммун Экса или Южного Марселя. Он тогда подумал, что имя и происхождение никогда не позволят ему войти в число пятнадцати счастливчиков, которые через пять лет получат степень магистра международного права и пройдут конкурс на замещение должностей сотрудников старшего звена. Когда профессор объявил набор на практические занятия, первокурсник Мартен вписал только имя, причем неразборчивым почерком.

Жорди превратился в Журдена.

В том же списке он соединил фамилии родителей (они никогда не были женаты), Анны Блан и Бернара Мартена, и – вот ведь странность! – два банальных патронима обеспечили ему династическо-дворянскую фамилию.

С того дня он для всех стал Журденом Блан-Мартеном.

Больше всего его интересовали права детей, права жертв войн и конфликтов, природных катастроф и людей без документов. Журден быстро убедил себя, что сумеет разбогатеть, специализируясь на нищете, и несколько лет спустя основал свою ассоциацию.

Блан-Мартен бросил последний взгляд на воображаемую точку в море и вернулся к ноутбуку. Выслушав чопорно-пафосное вступление, гости «Фронтекса» решат, что докладчик обрушится на проводников, упомянет десятки миллиардов, которые приносит новая работорговля, «всплакнет» над тысячами утонувших в Средиземном море.

Нет, эту старую песню он не затянет! В папках делегатов лежат таблицы с осточертевшими цифрами. Евросоюз по какой-то непонятной причине наделил «Фронтекс» привилегией – взвешивать миграционные проблемы и… решать их. Иначе говоря, агентство определяло уровень риска, от которого зависел бюджет. Раз в десять лет его увеличивали в семь раз, чтобы закупить несколько дополнительных самолетов и вертолетов. Он поостережется от лобовой атаки на «Фронтекс»: в зале будут сидеть десятки активистов, найдется кому разоблачить полувоенный дрейф и узурпаторско-приватизаторскую тенденцию. А он в приветственной речи процитирует Стефана Цвейга – это произведет должное впечатление.

«Возможно, ничто не делает более наглядным чудовищный шаг назад, пережитый миром с начала Первой мировой войны, чем ограничения свободы передвижения. До 1914 года земля принадлежала всем. Каждый отправлялся куда хотел и жил так долго, как ему вздумается».

Потом он напомнит, что человечество всегда было беспаспортным. Клочок бумаги придумали, когда началась Великая война, пообещав отказаться от документа, как только будет восстановлен мир. «Клятву» долго обсуждали: в 1930-е – в Лиге Наций, в 1950-е – в ООН, а в 1960-е благополучно и окончательно похоронили. Свободное перемещение людей по планете, это фундаментальное историческое тысячелетнее право, всего пятьдесят лет назад превратилось в утопию, в которую не верят даже самые отчаянные идеалисты.

Увесистая оплеуха устоявшимся взглядам! Он забьет гвоздь, уточнив, что мигранты много лет составляют 3 % от численности населения планеты, то есть в три раза меньше, чем в XIX веке. Парадокс для глобализированного общества, где все происходит намного быстрее и заходит глубже, чем в прошлые столетия: деньги, информация, энергия, культура. Все. Все, кроме людей. Кроме большинства людей. Демократии теперь возводят стены. После 11 сентября 2001 года это стало всеобщим поветрием, заразой. Стены не ограждают, они фильтруют. Сортируют, просеивают людей через сито, делят на угодных и неугодных. Самая военизированная, дорогая и смертельно опасная граница проходит между США и Мексикой, и все-таки каждый год из Тихуаны в Сан-Диего приезжают десятки миллионов автомобилей.

Журден перечитал текст и остался доволен. Этим утром он был настроен… лирично и даже спросил себя, не пойти ли дальше, предложив просто взять и отменить все границы. Нет границ – нет и нелегалов. Проблема решена! Надобность во «Фронтексе» отпала. Падение Берлинской стены и создание Шенгенской зоны подтвердили непреложную истину: чем больше у людей свободы передвижения, тем реже они снимаются с места.

Блан-Мартен поднял глаза. Он один мог позволить себе зайти так далеко. Основав «Вогельзуг», Журден построил свою империю – столь же «двусмысленную», как «Фронтекс». Сотни его служащих, административный совет и семья жили – и очень хорошо жили! – за счет нелегальной миграции.

На горизонте, за мысом Карро, виднелись бухты Синего Берега и лесистые холмы, приютившие хутор Соссэ-ле-Пен. Блан-Мартен подарил его родителям в 1995 году.

Особняк на скальном карнизе, где одна только ванная превосходила размерами их квартиру в Эг Дус. Мать с трудом согласилась на подобную роскошь и плохо к ней привыкала, но малыш Жорди так гордился своим подарком… Отказ был бы равносилен неприятию успеха ее дорогого мальчика. После смерти мужа (с ним случился обширный инфаркт, когда он рыбачил с понтона) женщина девять лет жила в доме одна.

Когда не стало родителей, исчез и мальчик Жорди.

Начал с нуля и забрался на самый верх.

Блан-Мартен скользнул взглядом по домам квартала Эг Дус, они стояли лицом к морю, но были отделены от остального города лабиринтом тупиков.

Дети никогда не узнают, каким был путь отца в высшее общество, хотя через несколько месяцев – или лет? – Жоффруа станет председателем ассоциации «Вогельзуг».

Журден выпрямился и, не вставая со стула, прикинул высоту ограды, защищавшей виллу, и забора вокруг сада. Точно так же были обустроены владения его сыновей в Эгийе, Кабриесе и Кэрри-ле-Руэ. Они родились «наверху». Там и забаррикадировались на всю оставшуюся жизнь.

Журден посмотрел на часы. У него есть полчаса на уточнение некоторых моментов. Разминирование спорных сюжетов. Дестабилизирует или нет французское общество появление нескольких сотен тысяч беженцев? Четыре миллиона ливанцев приняли на крошечной территории своей страны, населенной в шесть раз плотнее Франции, полтора миллиона сирийцев. И что же? Рухнула финансовая система? Все экономисты сходятся во мнении, что приток иностранных рабочих дал экономике шанс подняться. Хорошо обученные, опытные, не достигшие пенсионного возраста люди принесли дохода больше, чем сами стоили государству.

Журден Блан-Мартен готовился свернуть шею очередной фальшивой истине, но тут зазвучало «Адажио» Барбера, и он полез в карман за телефоном.

Петар. Петар Велика.

От дурного предчувствия запершило в горле. Полицейский майор вряд ли звонил так рано, чтобы сообщить об аресте убийцы Франсуа Валиони. Журден встал и устремил взгляд на порт Ренессанс: неутомимый мистраль атаковал яхты, и они рыскали по воде.

– Блан-Мартен?

– Он самый.