Лезвие вечности - Андрей Быстров

Как снежный ком – и все быстрее и быстрее. Как лавина, начинающая движение с маленького камешка и сметающая на своем пути целые поселения. Вот так, будь оно все проклято! Всего-то и требовалось похитить Градова, отнять дискету и выбить пароль. А сейчас Бек теряет людей одного за другим, причем лучших людей! Кем он заменит начальника службы безопасности?

Генрих Рудольфович налил себе новую порцию виски – в последнее время он много пил. Подобная невоздержанность, конечно, не способствовала успеху в схватке с неуловимой и пока несокрушимой организацией Градова.

Бек прослушал весьма туманный доклад Барсова о кошмарных событиях на даче профессора. Да какой там доклад – так, записки постороннего, наблюдения издали. Бар­сов излагал так:

– Как только мы подъехали, шеф увидел Градова в бинокль на втором этаже. Приказал мне оставаться в машине, а ребят с оружием повел на дачу. Почти сразу – драка, стрельба… Ох и горячее было дело!… Особенно один старался, поливал из двух автоматов из-за кучи кирпичей. Потом я увидел девчонку, безоружную. Откуда она взялась, ума не приложу, раньше ее вроде не было, но я же мог не всех видеть. Там что-то произошло между ней, Градовым и одним из наших ребят. У Градова был пистолет, он стрелял, да там все стреляли… Потом… Милицейские сирены завыли. Я ждал до последнего, чтобы подобрать наших, но никто так и не появился. Тогда я решил уезжать, ведь у нас еще одна машина была. Только разогнался – сзади мощнейший взрыв, чуть ли не атомный. Я по газам… Обломки до моей машины долетали…

Выслушав Николая Николаевича, Бек понял, что без полковника Кондратьева ему не обойтись. Он вызвал полковника, приказал ему поподробнее расспросить Барсова и подключиться к делу. Вскоре полковник доложил по телефону, что Градов – живой, мертвый или раненый – на даче обнаружен не был. Набросал он и общую картину.

Теперь Генрих Рудольфович ждал Кондратьева хоть с какими-то, пусть самыми предварительными, результатами. Происшествие на даче подтверждало его худшие опасения касательно градовской организации. Более того, Бек впервые в жизни ничего не понимал.

Полковник милиции вошел без стука, и это свидетельствовало о том, что он узнал нечто весьма важное.

– Ну, что у тебя? – спросил Бек. Кондратьев положил на стол атташе-кейс и извлек из него диктофон.

– Запись допроса Антона Калужского, сына профессора, – пояснил он. – Сделана в больнице. Допрос проводил старший следователь прокуратуры Беляев.

– Давай, крути.

Полковник нажал кнопку перемотки.

– Тут сначала протокольные дела – фамилия, имя, отчество, не был, не имею, не привлекался, «не жалею, не зову, не плачу» и все такое. Пропускаем… Ага, вот с этого места интересно.

Он включил воспроизведение. Последовал такой диалог:

Беляев. На даче вы были один?

Антон. Да. Я уехал из города, потому что… Вы понимаете, смерть отца… Мне не хотелось оставаться в той квартире, да и звонками доставали. На даче я сидел, пил водку…

Беляев. Вы были пьяны?

Антон. Нет. Выпил полбутылки, но не брало… Я сидел на втором этаже, и вдруг вошли трое, из них я узнал только старого друга отца, Левандовского Илью Владимировича. Его координаты нужны?

Беляев. Дадите позже. Сейчас подробно опишите тех двоих.

Антон. Одного из них вы видели на даче… То есть труп видели. Его застрелили на моих глазах… Ну, тот, без двух пальцев на левой, кажется, руке… Второй… Высокий, представительный, импозантной внешности… на актера похож, на того, что Бонда играл в «Золотом глазе». Этот… Бонд, будем его так называть, ни слова не произнес. А беспалый принялся меня расспрашивать.

Беляев. О чем?

Антон. Будто бы Левандовский передал отцу египетский экспонат, кинжал, что ли… Не помню. Они хотели его забрать. Я ответил, что квартиру нашу ограбили и взяли все ценное, кинжал, наверное, тоже. Потом вошел молодой человек в очках, также мне незнакомый. Он сказал, что ищет сына профессора Калужского. Я и рта раскрыть не успел, как ворвались трое с автоматами. Они требовали у молодого человека какую-то дискету и пароль. Он их грубо послал. Тогда тот из них, что был постарше, сказал, что сейчас нас будут расстреливать по очереди и начнут с меня. Я, конечно, напустил в штаны… И тут снизу послышались выстрелы. Эти парни… Они не то чтобы напугались, но растерялись как-то. Бонд выбил у главаря – ну, того, что угрожал расстрелом, – выбил у него из рук автомат и застрелил беспалого.

Беляев. Вы утверждаете, что видели, как он выстрелил в безоружного человека, в одного из тех, с кем приехал, хотя рядом находились двое вооруженных людей?

Антон. Не знаю. Я испугался очень. Может, он стрелял в налетчика, но промахнулся.

Беляев. Что было дальше?

Антон. Много стрельбы. Из дверей кто-то палил, меня ранили. Бонд выскочил на балкон, Левандовский упал в кресло. Я не соображал, что происходит. Потом завыли милицейские сирены, и появился Бонд. Он уволок с собой Левандовского.

Беляев. Что значит «уволок»? Поясните. Левандовский был ранен?

А н тон. Не знаю. Бонд поднимал его из кресла, что-то говорил насчет того, что надо торопиться. Левандовский ответил, что он, мол, не преступник и милиция ему не страшна. Тогда Бонд сказал, что он нужен ему, он почти силой утащил Левандовского.

Беляев. Он сказал, что нужен ему? Так и сказал?

Антон. Да вроде бы…

Кондратьев выключил диктофон.

– Это все? – Генрих Рудольфович приподнял брови.

– Нет, допрос длился дольше. Но остальное – мелкие детали, пережевывание одного и того же.

– И что прикажешь с этим делать? – Бек опрокинул очередную рюмку виски.

– Разве не любопытные факты?

– Мне кажется, что на два вопроса они не дают ответа. Кто перестрелял моих людей и где Градов?

– Подождите. – Кондратьев поднял руку. – Есть еще одна пленка – фрагмент допроса Левандовского.

– Столь же полезный?

– Послушайте…

Полковник зарядил диктофон новой кассетой, перемотал ленту.

Беляев. Он представился вам как Мищенко?

Левандовский. Да, Мищенко Владимир Геннадьевич, старший научный сотрудник музея. Так он назвался в машине, перед тем как мы с ним и с Костровым поехали за стилетом на дачу Калужского.

Беляев. Сотрудник какого музея?

Левандовский. Научно-исследовательского музея имени Щусева.

Беляев. Но ведь это архитектурный музей. Вас не удивило, что его сотрудник проявляет интерес к древнеегипетскому стилету?

Левандовский. Но ведь это не узкопрофессиональный интерес. Костров сказал, что Мищенко – его старый знакомый, которому он хочет показать стилет. А какому музею Костров хотел подарить стилет, я не знаю.