Корни зла - Сара Рейн

Игра «Тайный убийца» требовала, чтобы все представили себе, будто они находятся в доме где-то в центре небытия. Электричество отключилось, и они только что узнали, что среди гостей есть сумасшедший убийца...

— Это совсем не Агата Кристи, это ремейк «Кошки и канарейки», — сказал кто-то, но ему тут же шикнули успокоиться.

— И, — продолжала Марианна с притворной суровостью, — всем вам дадут заполненные карточки, которые распределят роли на вечеринке. Там есть таинственная дама, зловещий иностранец, полковник и так далее. О, и дворецкий, конечно же. Кто получит карточку, помеченную крестиком, тот и есть убийца.

Брюс, мурлыча что-то в хорошем настроении, объяснил, что личность каждого должна сохраняться в секрете, а цель игры заключалась в том, чтобы гости не попались в лапы убийцы, пока свет не зажгут вновь. Они могут ходить по всему дому, ну, кроме комнаты Люси, которая находится на втором этаже, а убийце нужно найти как можно больше людей в темноте и убить их.

— Как? — резко спросил тот же человек, который говорил, что это «Кошка и канарейка».

— Ну, схватить жертву за плечо и сказать «Ты труп».

— Как необычайно вежливо и красиво. Если мне попадется карточка убийцы, я буду делать нечто большее, чем просто хватать за плечо, я вам обещаю.

Фраза была встречена слегка нервным хихиканьем нескольких дам.

Марианна сказала, что за свет будет отвечать Брюс. Свет выключится ровно через десять минут после того, как гости вытянут карточки, и они включат свет только через полчаса. Потом все соберутся в гостиной для обсуждения.

Эдмунд участвовал в игре, согласившись, что это было изумительно жутко. Ужасная игра. Ему нравилась вечеринка; там были одна или две молодые девушки, которым его представили, и все были очень приветливы. Перед тем как выключили свет, он услышал, как одна из пожилых дам спрашивает Марианну, кто этот приятный мальчик. Эдмунд замер: ему понравилось, что его назвали приятным, и он хотел услышать ответ.

— О, это Эдмунд Фэйн, — сказала Марианна, — он родственник мужа Деб. Изучает юриспруденцию — пока на первом курсе, но говорят, он очень умен. Да, он приятный, не правда ли? Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд, самый ужасный отец на свете, вы не поверите, какой ужасный, — ну да, это действительно условие медиков, депрессия или что-то вроде того, и нам всем так жаль. Поэтому я сказала Брюсу: давай дадим бедному мальчику разок повеселиться, подговорим девочек, чтобы они немного с ним пофлиртовали... Я сказала Брюсу: это всего лишь проявление доброты...

Сучка. Ядовитая сучка. Эдмунд стоял очень тихо. Вокруг него шумела вечеринка, все смеялись, но он был отделен от гостей ледяной злобой. Как будто стеклянная стена выросла между ним и гостями.

Им было жаль его. Марианна и Брюс Трент жалели его из-за его отца — вот почему его пригласили. «Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд...»

Он слышал, словно издалека, добродушную речь Брюса, вроде бы говорившего о том, что дом открыт для всех, милости просим, но как насчет игры? Время убийств, ха-ха, надеюсь, всем весело, не выпить ли нам еще, перед тем как погасить свет?..

Напитки сервировали должным образом, карточки выдали и свет погасили как раз по расписанию. Слышны были шорохи, хихиканье, заглушённые взвизгивания, когда гости наступали друг другу на ноги, озабоченные вопросы, что вообще, ради всевышнего, надо тут делать, и пронзительные голоса девушек, говоривших: «О, Генри, где ты?» и «Держи меня за руку».

Казалось, темнота устремилась на Эдмунда; это была плотная душащая темнота, полная ненавистного шепота... «Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд...» «Этот ужасный отец...» «Дадим ему разок повеселиться...»

Эдмунда знобило, хотя в доме было тепло; он не знал, сможет ли когда-нибудь выкинуть из головы слова Марианны. Он чувствовал, что они, подобно кислоте, разъедают его душу.

Он забыл, какой живой может быть темнота в доме и как она может наполняться тайным шепотом и жгучими чувствами. Его отец, все больше уходя в свою собственную ужасную внутреннюю темноту, иногда говорил об этом, и, хотя сейчас старик был почти совсем сумасшедшим, позже Эдмунд осознал, что сам понимает его. Раз или два в эти выходные его отец начинал бормотать что-то о своем прошлом, вылавливая из памяти какие-то воспоминания.

Воспоминания. Когда Эдмунд пересекал холл, фотографии и лица, которые Марианна Трент нашла достаточно интересными и веселыми, чтобы выставить на всеобщее обозрение, появились из окутавшего дом сумрака. Воспоминания. Лукреция фон Вольф и те давно ушедшие чарующие годы. Марианна любила их; она обожала легенду о своей матери, и она всегда пыталась оживить ее, как и говорила Дебора.

Марианна получит хороший урок, если все эти воспоминания будут сегодня уничтожены. Если каждый кусочек и каждая деталь — все вырезки, фотографии, альбомы Лукреции — будут безвозвратно утеряны; это послужит хорошим наказанием самодовольной сучке за то, что она жалела Эдмунда... «Подговорим девочек, чтобы они немного с ним пофлиртовали... Я сказала Брюсу: это всего лишь проявление доброты...»

Его сердце билось с сумасшедшей скоростью, нечеткий свет отбрасывал перед ним его тень; Эдмунд стал подниматься по лестнице на чердак.

Люси послушно пошла спать сразу после восьми часов и лежала, слушая звуки вечеринки, которые смешивались со звуком дождя.

Ей нравилось лежать в постели и слушать, как дождь бьет в окна и стучит по крыше; появлялось чувство тепла, уюта и защищенности. Мама всегда жаловалась, если шел дождь, когда у нее были вечеринки, потому что ей нравилось, когда люди гуляли по саду с напитками в руках, но сегодня она была довольна дождем. Она сказала, что это привнесет в игру, в которую они будут играть чуть позже, соответствующую атмосферу.

Вечеринка была довольно шумной. Были слышны взвизгивания и смех. Люси надеялась, что ее отец не будет петь жутко грубую песню, которую он иногда поет на вечеринках, после того как выпьет слишком много. Все всегда слушают ее со смехом, не в силах подавить его, а мама обычно, полу смущаясь и одновременно полусмеясь вместе со всеми, говорит "О, Брюс".

Но пел папа эту песню или нет, Люси не могла заснуть в таком шуме. Это было не очень важно, потому что завтра суббота и не нужно идти в школу, но Люси уже начинало надоедать просто лежать тут и ничего не делать. Она могла немного почитать книгу, надеясь уснуть, или она могла достать свой альбом для рисования, который можно подпереть коленями, и ее цветные карандаши, или...

Или она могла воспользоваться этим отличным шансом исследовать чердак — она просто обожала это делать, — только мама с папой не любили, когда Люси туда ходила, потому что на чердаке не было электричества. Люси могла зацепиться за что-нибудь в темноте, боялась мама, не говоря уже о винтовой лестнице, откуда вообще легко свалиться.

Но сегодня никто не узнает, если она поднимется наверх, и она вылезла из постели, надела халат и тапочки и на цыпочках пошла по лестничной площадке, стараясь двигаться как можно тише. В это время на чердаке может быть немного страшно, но она всегда может вернуться в свою комнату. Люси прошла через маленькую дверь, не забыв нагнуть голову из-за провисшей дубовой балки, о которую все непременно ударялись лбом, если не нагибали голову. И вот она была на чердаке.