Лондон в огне - Эндрю Тэйлор

причем не на лицо, а на серебряную пряжку у него на поясе.

— Доброго дня, госпожа Граймс, — приветствовал ее господин Хаугего. Его голос стал вкрадчивее, к тому же он вдруг заговорил с запинками. — Как поживаете?

Старуха ничего не ответила, лишь взмахнула руками. Этот жест мог означать что угодно: «А то сами не видите», «Выживаю как могу» или даже «Вам-то что за дело?».

— Мы пришли попросить вас об услуге, — продолжил Хаугего. — Это господин Марвуд, он прибыл из самого Лондона.

Он выдержал паузу, но матушка Граймс упорно молчала. У меня по коже пробежала дрожь. Было в этой женщине что-то не вполне человеческое. Она была одета в платье из мешковины и замызганный передник. Из-под мятого чепца выглядывало морщинистое лицо. Вздернутый нос смахивал на свиной пятачок. И на подбородке, и на щеках седые волоски. Карие глаза маленькие и глубоко посаженные. Определить возраст матушки Граймс я не смог: ей могло быть как сорок, так и восемьдесят.

— Слышали, в конце лета в Лондоне случился большой пожар?

Наконец старуха ответила: голос у нее был тихий и скрипучий, как будто она редко им пользовалась.

— После сбора урожая надо сжечь жнивье, потом вспахать землю, и только потом можно сеять семена для следующего урожая.

— Да, госпожа, вы правы. — Хаугего в очередной раз вытер пот со лба. — Город обратился в пепелище, и король приказал, чтобы новые здания строили из кирпича и камня: тогда огонь больше не поглотит Лондон.

— Король не нуждается ни в кирпичах, ни в камне, — сообщила ему матушка Граймс. — У Его отца много чертогов.

«Тысяча чертей! — пронеслось у меня в голове. — Старуха говорит о короле Иисусе. Меня угораздило наткнуться на очередную мечтательницу — ни дать ни взять мой батюшка! А эта старуха еще и ведьма в придачу. Неужели она и впрямь занимается колдовством?»

— Для кирпичей нужна глина.

Матушка Граймс покачала головой. Она потянулась к щеколде, будто собираясь захлопнуть дверь прямо у нас перед носом.

— Оставьте меня, — произнесла она. — Я устала.

— Пожалуйста, госпожа, уделите всего минутку, — обратился к ней Хаугего.

Старуха нараспев пробормотала что-то себе под нос: то ли молитву, то ли проклятие. Слов я не разобрал, но злобный тон уловил. Хаугего попятился.

— Госпожа, вы с мужем наверняка работали у семьи, которая жила здесь до господина Хаугего, — вмешался я. — Прежние хозяева, случайно, не обсуждали при вас глиняные карьеры в округе?

— Нет, — ответила матушка Граймс.

В первый раз она посмотрела мне прямо в лицо, да и бормотать перестала.

— Наверное, мне стоит побеседовать с ними самому. Кто-нибудь из них живет поблизости?

Старуха покачала головой:

— Никого не осталось.

— А как же юная леди? Кажется, трактирщик говорил, что…

— Нет.

Матушка Граймс глядела мне в глаза, а ее губы беззвучно шевелились. Меня снова бросило в дрожь. Я не суеверен, но кому же понравится, когда на него накладывают проклятие?

Хаугего дотронулся до моего рукава:

— Идемте, сэр. Госпожа Граймс нам помочь не может, да и нехорошо задерживаться, когда… нам не рады.

Он поклонился матушке Граймс. Я покорно последовал за Хаугего. Когда мы шли через поляну, я заметил две вещи.

Во-первых, свес соломенной крыши отделяли от земли два фута. Под ним у стены домика высилась кривая поленница, а возле нее лежала гора хвороста. Рядом с хворостом я заметил в грязи крупный след ноги.

А во-вторых, сорочка исчезла. Или это была рубашка?

Первым делом мне следовало успокоить господина Хаугего. Он был лет на двадцать-тридцать старше меня, богат, полон сил и к тому же находился на собственной земле, и все же в ободрении нуждался именно он. Впрочем, в первые несколько минут он не дал мне возможности начать разговор. Хаугего быстро шагал впереди, и мы оба молчали.

— Спасибо, сэр, — произнес я, когда мы вышли из леса. — По крайней мере, теперь мне наверняка известно, что о глине матушка Граймс ничего не слышала.

Наконец Хаугего прервал свое стремительное бегство.

— Матушка Граймс очень… странная, правда? — отдуваясь, выговорил он. — Деревенские ее и вовсе боятся, с ней даже пастор держит ухо востро. — Хаугего облизнул губы и попытался улыбнуться. — Конечно, я могу выселить ее в любой момент, просто не хочу. Она ведь старая женщина, к тому же вдова человека, служившего в поместье. Да и в любом случае сейчас я лес расчищать не собираюсь, у меня и без того забот хватает.

Мы направились обратно к дому. Выбранив слугу с косой за то, что тот, по мнению хозяина, вырубает лабиринт слишком медленно, господин Хаугего снова приободрился. Он настоял на том, чтобы я зашел в дом и выпил с ним бокал вина.

Господин Хаугего привел меня в библиотеку, оставил у горящего камина и вышел, чтобы отдать распоряжения слугам. Я огляделся. Вдоль двух стен стояли комоды, а на них — бюсты философов, императоров и военачальников античного мира. Над камином висела большая картина: на холсте был изображен пейзаж с руинами. Я не ожидал, что у хозяина поместья окажутся подобные вкусы.

На подставке, повернутой боком к окну, я заметил широкую наклонную доску. Это приспособление показалось мне знакомым, хотя раньше я здесь не бывал. Я зажмурился, и вдруг перед моим мысленным взором предстал серый плащ, висевший на гвозде в каменной стене. Этот плащ я отдал незнакомой девушке в ту ночь, когда собор Святого Павла был объят пламенем. Рядом с плащом тоже стояла такая доска, и она принадлежала чертежнику. Мне явственно вспомнилось худое морщинистое лицо мужчины и его костлявый палец, нацеленный на меня: чертежник не дал мне забрать мой собственный плащ.

Потирая руки, Хаугего вернулся в комнату. Следом за ним слуга внес в библиотеку поднос с вином и печеньем.

— Я отдал необходимые распоряжения, сэр. Вы ведь останетесь со мной отужинать? Слуги до того разленились, что их не мешает для разнообразия немножко погонять.

— С удовольствием, сэр.

Обед в трактире был так плох, что приглашение меня искренне обрадовало. Я кивнул в сторону чертежной доски:

— Ваша?

— Нет-нет. Досталась вместе с домом. — Заметив мое удивление, Хаугего поспешил внести ясность: — Я купил поместье почти со всей обстановкой: господину Олдерли не терпелось избавиться от вещей, а тратить время и деньги на то, чтобы перевозить их в Лондон, он не желал. Его племяннице это все не нужно, — кажется, здесь жила ее тетушка. Господин Олдерли продал мне всю меблировку по весьма