Бомарше - Рене де Кастр

Несмотря на некоторые преувеличения, это письмо в целом верно отражало действительное положение дел, и вполне возможно, что принцессы, еще не забывшие своего учителя музыки, замолвили за него словечко перед герцогом де Лаврильером, и таким образом, обращение Бомарше к его покровительницам ускорило его освобождение.

Для узника, едва вышедшего из тюрьмы, обреченного довольствоваться случайной крышей над головой, лишенного семейного очага и не имевшего ни гроша в кармане, вновь обретенная свобода не сразу стала залогом многообещающего будущего. Но Бомарше наслаждался этой свободой и, высоко держа голову, не боялся появляться в театрах, кафе, местах общественных гуляний и в тех салонах, где его по-прежнему принимали; он нашел лекарство для успокоения нервов: остроумно и с блеском пересказывал подробности своих злоключений.

За несколько дней до вынесения приговора Бомарше попытался встретиться с советником, назначенным докладчиком по его делу. Особые обстоятельства, при которых состоялась эта встреча, по мнению проигравшего процесс Бомарше, были достойны того, чтобы сделать их достоянием гласности.

Советник Гётзман де Тюрн, назначенный докладчиком, был ставленником канцлера Мопу. Он родился на берегах Рейна и происходил из мелкопоместных дворян. Много лет он заседал в местном парламенте Эльзаса, но в 1765 году продал свою должность и перебрался в Париж, где собирался сделать карьеру на литературном поприще. По этому случаю он даже изменил свою немецкую фамилию, непривычно звучащую для французского уха, и уже под именем Гёзман, под которым он остался в истории, опубликовал в 1768 году «Трактат по уголовному праву ленных владений». Это произведение было благосклонно принято публикой, поскольку его автор слыл хорошим юристом. К тому времени Гёзман вторично вступил в брак. Он взял в жены женщину гораздо моложе себя, красивую, но амбициозную и жадную до денег. Она быстро поняла, что средств, которые получает ее муж за свои книги, недостаточно для того, чтобы жить в Париже в свое удовольствие.

Эта вторая женитьба не лучшим образом сказалась на репутации советника, и его нравственные принципы уже вызывали большие сомнения, когда, в погоне за деньгами, он согласился за предложенные ему 20 тысяч ливров в год войти в новый парламент, созданный Мопу в начале 1771 года. По мысли канцлера, главным достоинством нового органа должно было стать прекращение практики «подношений» — неофициальных, но традиционных вознаграждений, которые тяжущиеся стороны передавали советникам и судьям, чтобы расположить их к себе.

Эта забота о безупречной репутации чиновников не находила понимания у второй г-жи Гёзман, однажды она даже имела неосторожность высказаться по этому поводу в присутствии свидетелей: «Совершенно невозможно достойно жить на те деньги, что нам платят, но мы умеем так ощипать курицу, что она даже не успевает пикнуть».

Слова эти были произнесены в лавке книготорговца Леже, особы более чем занятной и не столь непорядочной, как можно было бы предположить по его поступкам. Это имя будет часто всплывать в последние двадцать пять лет монархического правления во Франции. Леже займется изданием и продажей запрещенных в стране книг, среди которых, в частности, будет нашумевшая «Тайная история Берлинского двора», преданная сожжению в начале 1789 года. Автором этого произведения был самый знаменитый клиент Леже — граф де Мирабо. В то время он состоял в любовной связи с г-жой Леже, вертевшей мужем, как ей вздумается; впоследствии эта дама вышла замуж за Дульсе де Понтекулана, члена Конвента, который в период Реставрации получил звание пэра Франции. Г-жа Гёзман частенько наведывалась в лавку Леже, главным образом для того, чтобы проверить счета мужа и выпросить у книготорговца немного денег в счет причитавшейся им доли за книги, так как постоянно была на мели.

Видимо, Лаблаш не случайно добился назначения докладчиком именно Гёзмана, и все говорит о том, что благосклонное отношение советника обошлось ему в немалую сумму.

Бомарше не был знаком с Гёзманом и не знал, как к нему подступиться; наудачу он поехал к нему домой, но принят не был. Он трижды повторил свою попытку, но без результата. Уже перед самым возвращением на ночь в камеру в Фор-Левеке Бомарше заглянул к своей сестре Лепин, «чтобы посоветоваться с ней и немного прийти в себя». У Фаншон Лепин он застал ее постояльца Бертрана д’Эроля, провансальца, который занимался торговлей анчоусами в Марселе и ростовщичеством в Париже, где имел собственную лавку. Выслушав жалобы Бомарше, он неожиданно выступил в роли спасителя: сам д’Эроль не был знаком с Гёзманом, но знал, что один из его друзей, книготорговец Леже, поддерживал отношения с супругой судьи. Бертран д'Эроль взялся быть посредником в этом деле и вскоре принес ответ: Бомарше будет принят Гёзманом, если согласится заплатить супруге советника 200 луидоров. Для Бомарше теперь это была огромная сумма. Обращаться в банк он опасался — перемещение денег по распоряжению человека, находящегося в тюрьме, могло вызвать подозрения. Начали с просьбы о снижении суммы: Бомарше готов был заплатить сто луидоров, Фаншон считала, что достаточно и пятидесяти. Г-жа Гёзман отказалась торговаться и потребовала первые сто луидоров немедленно. Деньги ссудил Бомарше его друг принц де Конти.

В результате Бомарше был принят советником Гёзманом в его апартаментах на набережной Сен-Поль. Хозяин дома оказался бородачом с кабаньей головой, он заметно косил, одно его плечо было сильно выдвинуто вперед, а рот подергивался от тика, кривившего губы в неприятной улыбке. Без особой приязни он выслушал посетителя и высказал несколько замечаний о его деле, показавших, что он весьма поверхностно знаком с досье, но не собирается менять своего мнения; на этом аудиенция и закончилась.

Обеспокоенный таким развитием событий, Бомарше решил письменно изложить свою позицию и через Бертрана д’Эроля и Леже отправил советнику мемуар; эмиссары были приняты г-жой Гёзман, которая попросила передать Бомарше, что ее супруг не даст ему новой аудиенции, если не будут уплачены оставшиеся сто луидоров. Дело происходило в субботу вечером, а слушания были назначены на утро понедельника. В воскресенье, когда все банки закрыты, трудно было раздобыть необходимую сумму, поэтому вместо денег советнице предложили взять часы, украшенные бриллиантами, стоили они как раз сто луидоров. Г-жа Гёзман согласилась на замену, но выдвинула дополнительное условие: Бомарше должен добавить еще пятнадцать луидоров для секретаря советника. Это новое требование показалось Бомарше довольно странным, поскольку секретарю уже было заплачено десять луидоров, причем пришлось долго уговаривать его взять эти деньги. Так как время поджимало, Пьер Огюстен согласился и на это условие; он явился к Гёзманам в сопровождении Бертрана д’Эроля и Леже; часы и пятнадцать луидоров были переданы супруге советника. Приближаясь к дому Гёзманов, Бомарше заметил в окне мелькнувшую за занавеской тень хозяина, но когда он попросил проводить его к советнику, г-жа Гёзман ответила, что мужа сейчас нет дома, и пообещала, что тот примет Бомарше в понедельник утром, а если встреча не состоится, то она вернет часы и сто луидоров, но пятнадцать луидоров так и останутся у секретаря.

«Все кончено! Процесс я проиграл», — сказал Бомарше своим спутникам.