Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Мэттью Перри

я не пил, и у меня сложился свой именной сезон — тот, где все говорили только о Чендлере. (Попробуйте угадать: когда я снимался в «Друзьях» совершенно трезвым? В какой год я был номинирован на премию «Эмми» за лучшую мужскую роль в комедии? Да, это было в девятом сезоне. Если девятка вам ни о чем не говорит, то больше вообще уже ничто ничего не скажет. Знаете, что я делал в том сезоне по-другому? Я слушал. Я не просто стоял и ждал, когда настанет мой черед говорить. Иногда в актерской игре важнее слушать, а не говорить. Я пытался внедрить эту практику и в реальную жизнь. «Знать больше, говорить меньше», — вот моя новая мантра.)

Два года пролетели незаметно. Так, может быть, именно так чувствуют себя нормальные люди? Может быть, я нашел свое призвание — и помимо «Друзей», помимо славы кинозвезды, помимо всего прочего я нахожусь здесь для того, чтобы помочь людям стать трезвыми и оставаться трезвыми?

А потом случилось событие, которое еще раз доказало, что я способен оставаться трезвым только до первого происшествия.

Одна из женщин, к которым я обращался с уже известной вам речью, очень ко мне привязалась. Но, как мы с вами знаем, дорогой читатель, в таком случае я должен был дать задний ход.

Что я и сделал. Я сказал: «Я не люблю тебя. Я предупредил тебя об этом при первой встрече… Помнишь, что я говорил перед тем, как предложил тебе посмотреть меню?»

Но было слишком поздно: ее постоянно мучила боль. Получалось так, что это я во всем виноват. Так что, выходит, что вот ради этого я стал трезвенником? Чтобы спать с женщинами, а потом их бросать? Наверняка Господь Бог приготовил для меня что-то получше…

В то время эта женщина жила в отеле «Беверли-Хиллз». Я пришел туда и пытался поговорить, но она была безутешна. Чем-то она напоминала мою мать — как бы я ни блистал обаянием, какие бы шуточки ни отпускал, я не мог унять ее боль.

В конце концов женщина ушла в ванную, оставив меня в комнате одного. На столике стояла початая упаковка викодина. Три таблетки четко выделялись в свете прикроватной лампы. Она заперлась в ванной и кричала, а я не смог разобраться в ситуации. Вот так это и произошло. Я принял три таблетки и как-то пережил эту ночь, но тем самым завершил двухлетний период воздержания от «веществ».

Итак, я снова оказался в полном, совершенно полном дерьме. Потому что как только вы прорываете тонкую границу трезвости, начинает работать феномен тяги, и вы снова отправляетесь в забег.

Конечно, я не смог остановиться и сначала быстро перешел на привычные мне таблетки, а потом снова начал пить. Я сознательно скользил вниз по длинной горке к забвению. Это было сильнее меня — я буквально ничего не мог с собой поделать.

Оглядываясь назад, я понимаю, что все, что мне нужно было сделать, — это рассказать кому-нибудь об этой ситуации, но для этого нужно было остановиться. А у меня просто не было такой опции — «стоп».

Однажды в 1999 году я сидел один в слишком большом для меня доме в высшей точке улицы Карла Ридж. Отсюда тоже открывался прекрасный вид на Лос-Анджелес и его окрестности. Где-то там, внизу, шла нормальная жизнь города: люди ездили в район битумных озер Ла-Бреа, толпились на голливудской Аллее славы… А здесь, наверху, я просто чего-то ждал с бокалом в одной руке и непрерывным потоком Marlboro Lights в другой. Уже были сняты пять сезонов «Друзей»; уже мужем и женой вышли из церкви Росс и Рэйчел, опередившие Чендлера и Монику. Сериал «Друзья» стал культурным эталоном и синонимом начала тысячелетия, стал шоу номер один на планете, стал лучшим времяпрепровождением для множества людей.

А эта манера говорить! Высказывания типа «Ну разве можно было сделать это еще круче?» распространились по всей стране, и теперь все так говорили. В Белом доме находился Клинтон; дата 11 сентября не означала ничего особенного, если только это не был ваш день рождения или годовщина свадьбы. Вся вода мира стекала вниз по склону в сверкающее на солнце озеро, над ним кружили красивейшие птицы, названий которых я не знал.

Мои грезы прервал курьер, позвонивший в дверь. Со мной словно повторились те события, которые когда-то случились с английским поэтом-романтиком Сэмюэлом Кольриджем. Он забылся сном после приема опиума, когда к нему пришел посланник, некий «человек из Порлока». Перед тем как забыться, Кольридж закончил свою поэму «Кубла-хан» и заложил ее на хранение в свой отравленный опиумом мозг. Но гонец, который постучал в двери его дома в тот памятный день 1797 года, своим появлением разрушил эту поэму в памяти Кольриджа, так что для потомков от нее осталось только пятьдесят четыре строчки.

Я не был Кольриджем, но находился под заметным кайфом — бокал водки с тоником и сладкий дым Marlboro перенесли меня в безопасное место, где я больше не был ребенком без сопровождения взрослых, где в доме, перед которым я стоял, каким-то странным образом очутились красавица жена и стайка замечательных детей, резвившихся в игровой комнате, в то время как их папа проводил время в одиночестве в кинозале. (Хотите почувствовать себя одиноким? Посмотрите фильм в одиночестве в кинозале.) Именно в такие моменты, когда дымка надо мной становилась самой плотной, мне казалось, что моя жизнь не изрешечена дырами, что минное поле моего прошлого усилиями мужчин в защитных костюмах и с металлоискателями уже превратилось в красивую и безопасную поляну, поросшую мягкой травой.

Но в реальности… Дверной звонок неистовствовал, убивая кайф, а поскольку у меня не оказалось ни жены, ни детей, мне пришлось лично и с неохотой отреагировать на него. «Человек из Порлока» вручил мне пакет, внутри которого оказался сценарий, озаглавленный «Девять ярдов». «Может стать золотой жилой», — написал на нем мой менеджер.

Конечно, это был не «Кубла-хан», но я понимал, что он будет иметь успех.

Я всегда с трудом читал сценарии. В былые времена, когда мне предлагали миллионы долларов за съемки в фильме, я с трудом прочитывал первые несколько страниц сценария. Сейчас мне стыдно в этом признаться, с учетом того, что ныне я сам пишу сценарии, но мне кажется, что легче актеру вырвать все зубы, чем заставить его отреагировать на сценарий. Может быть, они чувствуют то, что тогда чувствовал я? В жизни, полной веселья, славы и денег, чтение сценария, независимо