Эверест - Тим Скоренко

Разденься, если хочешь, говорю я. Так тебе будет проще. Ты уверен? Да, уверен. Тебе будет проще, я же знаю.

Он раздевается. Я смотрю на него. Худой. Не подтянутый и крепкий, как я, а именно худой. Поджарый, можно сказать. Мышцы узкие, едва заметные, хотя и не живой скелет. Он снимает меня, и его член топорщится колом. Я спокоен. Он открытый гомосексуалист, он не стесняется себя. Я же просто не делю людей на женщин и мужчин. Есть человек – и этого достаточно для.

Дункан, я хочу, чтобы ты прекратил снимать. Он тут же кладет камеру. Там уже достаточно снимков. Дункан, я хочу, чтобы ты подошел ко мне.

Это происходит прямо здесь, в его полутемной фотостудии. Все начинается с моего фотопортрета в костюме – традиционного, красивого, хоть сейчас в учительское досье. Все заканчивается нами двумя, на полу, на ковре, между странных предметов. Это называется «интерьер». Я впервые делаю это не с женщиной. Я впервые реализую электричество, накопленное внутри. Бенсон не в счет. Хотя нет – он в счет, просто в другой счет.

Дункан снимает меня еще не раз. Снимает не только меня. К нему приходят другие. К нему приходят Дэвид Гарнетт и Литтон Стрейчи, Ванесса Белл и Вирджиния Стивен. Литтон и Вирджиния считаются парой. Это не мешает им иметь бесчисленные связи на стороне. Вирджиния станет моим номером три.

Грант снимает меня и Вирджинию. Она обнажена. Я стою сзади. Я напряжен. Я кладу руки на ее талию, на ее грудь. Я вдыхаю ее волосы. Я упираюсь в ее ягодицы.

Дункан ненавидит нас сейчас. Вирджиния знает, что Дункан спит с ее сестрой. Она не хочет спать с мужчиной, который спит с ее сестрой. Она не знает, что Дункан спит и со мной.

Боже, как все запутано.

Потом мы с Дунканом лежим в его мастерской, и он говорит: ты хочешь ее? Да. Сильнее, чем меня? Да. Ты так спокойно это говоришь. Я не хочу ничего скрывать. Почему ты хочешь ее? Потому что она женщина? Нет. А почему? Ты как ребенок. Почему да почему. Потому что так бывает. Ты же хочешь меня не потому, что я мужчина. Мужчин на свете миллионы. Ты один. Но я один, потому что я – Джордж Мэллори. Если бы я был женщиной, я был бы Джорджией Мэллори. И ты любил бы меня точно так же.

На этом заканчивается наша связь. Он еще не раз снимает меня, не раз рисует меня. Канонический образ. Запомните меня таким, как на снимках и картинах Дункана Гранта. Смотрите, это я. Тот, кто поднялся на гору. Я еще не поднялся, но я же поднимусь. Не смейте сомневаться во мне. Дункан ни разу во мне не усомнился. Он знал, что я смогу сделать все, что захочу. Он знал.

Вот мой портрет. «Джордж Мэллори, альпинист». Он так и назвал его. Просто. Ничего лишнего. Я, сидящий на его столе. Я, накрывающий ладонями стопы. Я, развернувшийся к нему спиной в ожидании его бурной эрекции. Это я, Джордж Мэллори, альпинист.

Ну да, я спал с Вирджинией Вулф. А что вас смущает? Тогда она была Вирджинией Стивен. Ее привел Литтон, он же привел Дору Каррингтон, а Вирджиния привела Виту Сэквилл-Уэст. Нам хватало женщин. Мы могли их не делить, но так было интереснее.

Она была совсем тонкая, совсем воздушная, Вирджиния. Я мог дунуть, и ее бы унесло. Обнимаешь и понимаешь, что это – стиральная доска. Безумно красивая в профиль. Комически вытянутая анфас. Вита была мужчиной в их паре. У них было четкое деление. Вита ведет, Вирджиния подыгрывает. Это была такая игра.

Ко мне Вирджиния приходила одна, без Виты. Хотя иногда – с Витой. Иногда – с Дорой и Литтоном. Но это никогда не превращалось в оргию. Мы разбредались по комнатам и там были наедине. Сегодня я люблю ее. Завтра – ее. Послезавтра – ее. Только она всегда разная.

Но Вирджиния была главной. Между нами возникало то самое электричество. Вот она, Вирджиния, лежит на спине, худая, ребра торчат, волосы разметались по подушке, нос великоват, губы крупные, лицо вытянутое, и мне нельзя не лечь рядом. Воздух притягивает меня к ней.

Если взять магнит из редкоземельного металла и бросить в вертикальную металлическую трубу, он не упадет вниз. Он будет медленно, мерно спускаться, будто к нему привязан сдувающийся аэростат. Это невероятно. Сэнди показал мне этот опыт. Он пытался разъяснить его суть, что-то про магнитные поля, но я сказал: не нужно. Это потрясает, и я не хочу разочароваться. Пусть это будет волшебство, а не физика.

Я двигаюсь к Вирджинии точно так же. Ускоренная съемка, замедленное проигрывание. Я падаю сквозь длинную металлическую трубу, кувыркаюсь, ударяюсь о стенки, и мое падение продолжается немного дольше, чем вечность.

Вирджиния нисколько не чувственна. Она смотрит вверх, в пустоту, и никто не может заставить ее смотреть на партнера. Она не любит целовать и спокойно относится к тому, когда целуют ее. В процессе она исчезает, уходит в какой-то другой мир и остается там, пока все не закончится. Она ничего не дает партнеру. Любое движение – его обязанность. Объясните мне, почему она мой номер три. Я не понимаю.

Я посвятил ей стихотворение. Я написал их в жизни от силы десяток, и одно – ей. Она прочла, улыбнулась и механически бросила его в корзину для бумаг. Если бы я достал свое сердце и отдал ей, она сделала бы то же самое.

Я никогда не понимал – и не понимаю теперь, – что она делала среди нас. Почему она тоже была в группе. Она поддерживала только внешнее присутствие, рассуждая о литературе и немного о политике. Но была лишена той чувственности, которая связывала нас вне курительных салонов.