Всегда летальный диагноз - Михаил Серегин

Груздев торжествующе сверкнул глазами.

– Я им все сказал! Перетряс все их грязное белье…

– А все-таки? – подбодрил я его.

– Вас это интересует? – сурово спросил Груздев. – Давайте где-нибудь сядем, и я вам расскажу, как это было… Во-он, на той стороне есть уютное местечко. Вы не торопитесь?

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал его палец, и увидел маленькую пивную. Пива мне не хотелось, задерживаться тоже, но все-таки я согласился на предложение опального доктора, потому что надеялся услышать что-нибудь мне неизвестное.

Мы перебрались по подземному переходу на другую сторону улицы и вошли в пивбар. Груздев, желая произвести впечатление, оставил меня возле высокого круглого столика и отправился за пивом. Он принес две блестящие фирменные кружки, наполненные темным янтарным напитком, и поставил одну перед моим носом. Затем жадно припал к своей и на минуту забыл обо всем на свете.

Утолив первую жажду, он немного приободрился, и даже в глазах у Николая Петровича появилось что-то, похожее на юмор.

– Что же вы не пьете? – добродушно сказал он. – Здесь хорошее пиво, чешское… Что бы мне ни говорили, а лучше чешского пива нет!

Для приличия я отхлебнул глоток горьковатого ароматного напитка и сказал:

– Так что же там насчет грязного белья?

Груздев посмотрел на меня, насмешливо прищурившись. Кажется, хорошее настроение возвращалось к нему. К сожалению, вместе с настроением вернулась и развязность, свойственная выпивающим людям, – тот особенный панибратский тон, который в любой момент мог сделаться или оскорбительным, или заискивающим в зависимости от обстоятельств.

– Вы всегда интересуетесь грязным бельем? – небрежно спросил Груздев и тут же расхохотался. – Ах, да! Вы же милиционер! Вы делаете это по долгу службы, не так ли?

Мне пришлось благожелательно улыбнуться и кивнуть. По правде говоря, я и сам уже забыл, что ранее отрекомендовался перед Николаем Петровичем работником органов.

– Так-так… – протянул Груздев, критически разглядывая остатки пива в своей кружке. – Пожалуй, надо взять еще по одной, как вы думаете? Да вы совсем не пьете! Вы на службе! – Он хитро улыбнулся. – Служба дни и ночи, правильно?

– Да нет, сегодня у меня как раз выходной, – сказал я. – Просто я не большой любитель пива…

– Чепуха! Это прекрасное пиво! – категорически заявил Груздев. – Но вы совершенно правы – мы можем взять чего-нибудь покрепче и пойти ко мне.

Подобная перспектива меня не привлекала, тем более что он до сих пор ничего мне не сказал. Я решил ограничиться той кружкой пива, которой Николай Петрович так щедро угостил меня, и распрощаться с ним. Сделав приличный глоток, я сказал:

– Пожалуй, мне уже нужно бежать… Мы можем выпить с вами как-нибудь в другой раз…

– Другого раза может не быть! – гордо заявил Груздев. – Вы думаете, они мне простят? Каждую минуту я жду расправы. – Он важно кивнул и, отобрав у меня опустевшую наконец кружку, пошел за пивом, пообещав напоследок: – Сейчас я вам все расскажу!

По его самодовольному виду было не похоже, чтобы он боялся расправы, но, возможно, что это была просто пьяная эйфория. Я решил еще немного задержаться, в надежде, что мне удастся все-таки вытянуть из Груздева что-то новенькое.

После второй кружки мне слегка ударило в голову, а ничего существенного хирург так и не собирался сообщать. Вся его информация состояла из неопределенных угроз и не очень оправданного бахвальства.

– Надеюсь, вы уже подцепили этого комбинатора за жабры? – снисходительно бросил он мне в процессе разговора.

– Какого именно? – уточнил я.

– Дядюшку Миллера – кого же еще! – фыркнул Груздев. – Я такого могу о нем порассказать!

– Ну так расскажите! – предложил я. – Вы все ходите вокруг да около – как же я сумею взять его за жабры? Вы бы, Николай Петрович, поконкретнее.

Груздев многозначительно усмехнулся.

– Ишь ты, поконкретнее! – сказал он с иронией. – Может быть, у вас имеется отлаженная система защиты свидетелей? Нет? Вот то-то и оно! Вам бы лишь получить лишнюю звездочку, а у меня речь идет о жизни и смерти…

– Знаете, Николай Петрович, у меня складывается впечатление, что ни черта вы не знаете! А из клиники вас выгнали вовсе не за правду, а за банальное пьянство! Я бы вас тоже выгнал…

Николай Петрович посмотрел на меня весьма враждебно.

– Идите вы к черту! – пробормотал он. – Милиция всегда поражала меня своей тупостью. Ничего странного, что мы живем в таком преступном обществе.

– Ну вы не очень-то, – не слишком уверенно заметил я. – Насчет тупости… Ваше беспредметное бормотание тоже не свидетельствует об остром уме…

– Я должен быть осторожен, – мотнул головой Груздев. – И должен быть стопроцентно уверен в собственной безопасности… – Он оглянулся по сторонам. – Здесь говорить опасно. Пойдемте ко мне, и вы услышите такое!

– По-моему, вы просто хотите, чтобы я купил вам бутылку, – предположил я.

Николай Петрович негодующе уставился на меня и долго разглядывал, точно тяжелого и безнадежного больного, который осмелился вносить коррективы в лечение.

– Глупее этого я ничего не слышал! – заявил он наконец с глубочайшим презрением. – Если хотите знать, я могу выкупать вас в шампанском. У меня столько денег, что вам и не снилось! – И он действительно вытащил из кармана скомканный ворох бумажных денег разного достоинства.

Всю эту груду он с победоносным видом высыпал на столик и полез в карман за очередной порцией.

– Уберите, ради бога! – понизив голос, сказал я. – На нас начинают обращать внимание!

Груздев самодовольно усмехнулся и рассовал деньги по карманам.

– Вы получили хороший кусок за молчание? – поддразнил я его.

– Никто не заставит меня молчать! – важно заявил Груздев. – Если я сам этого не захочу!

– Ну слава богу! – сказал я. – Значит, я готов вас выслушать.

– Зато я теперь не уверен, что готов что-то рассказать, – мстительно заявил Груздев. – А мне есть чем вас заинтересовать! Они все у меня на крючке – надутый Миллер, выскочка Маслов… да и эта красотка…

– Вы имеете в виду Малиновскую? – быстро спросил я.

– Малиновскую, кого же еще! – кивнул головой Николай Петрович.

– Что вы знаете о Малиновской? – Он все-таки сумел разжечь мое любопытство.

Но Груздев уже окончательно обиделся.

– Мало ли чего я знаю! – раздраженно сказал он. – Теперь я не скажу вам ни одного слова! Все это умрет вместе со мной…

Откровенно говоря, Николай Петрович мне уже надоел до чертиков. Ничего, кроме пустой болтовни, я от него уже не ожидал. Только фамилия Малиновской смогла пробудить мой угасший интерес. Я вспомнил, что Груздев отзывался о ней если не с любовью, как Миллер, то уж, по крайней мере, с явным восхищением. Это предполагало повышенный интерес моего собеседника к этой особе и как следствие наличие в его памяти какой-то неожиданной информации.