Смерть навылет - Анастасия Монастырская

Я хлебнула для храбрости очередного горячительного напитка и подошла к зеркалу. На меня смотрела испуганная и усталая женщина. Синяки под глазами, спутанные волосы и лихорадочный блеск расширенных зрачков. Губы обиженно подрагивали. Своей глупой выходкой я ничего не добилась: я по-прежнему не знала, кто скрывается под личиной Джокер, но к тому же умудрилась подставить ни в чем не повинного Женю Субботина. И какой бес дернул назвать его имя? Джокер испугался и решил убрать нежеланного свидетеля. Но почему он испугался? Что такого опасного знает Субботин? Из круга посвященных в живых остались только четверо: Женя, Шваба, Самойлов и Жданов. Кто-то из них убийца. Сердце неприятно кольнуло. Неужели Жданов? Но почему? Он такой милый.

Отражение в зеркале поморщилось: это не аргумент, Эфа. Убийце и положено быть обходительным и милым, только так он может подобраться к своей жертве. И когда она ему улыбнется, он просто ее убьет.

На потолке тенью-бабочкой билась странная мысль. Я встала на цыпочки, протянула руку и притянула ее за трепещущие крылышки. Вот оно! То, что смущало меня с самого начала: почему для Джокера так важен выбор оружия? Всем кандидатам он задавал именно этот вопрос: как именно они готовы убить свою жертву? На мгновение мне показалось, что если я найду ответ на эту загадку, то узнаю имя своего противника. Только бы успеть. Только бы успеть.

4 февраля.

Только бы успеть, твердила я, когда мне позвонил Коля и назначил встречу в компьютерном классе факультета. Странный выбор, но я подчинилась. Из нас двоих Епишин всегда был умнее. Именно он придумал, как сбежать от накопившихся проблем. Мы оба подали заявки на грант. И оба выиграли — сказались родительские связи. Мать мне так и сказала: "Если ты уедешь и там останешься, то я буду только рада". Ее холеное гладкое лицо озарилось призраком наступающего счастья.

— Ты не будешь по мне скучать? Мама?

Она фыркнула, услышав это обращение, — мама. Ей оно напоминало советский фильм, где коза Гурченко учила уму разуму волка Боярского. В их кругах было не принято любить старые музыкальные фильмы, у них ценился Фассбиндер и Кустурица. Первый мне казался пошляком, второй неумехой, притворившимся на минутку гением. В глубине души я любила Висконти, с его утонченным эротизмом. Иногда казалось, что эти пленки пахнут смертью. Но почему-то очень приятной смертью.

— Я не буду скучать, — мама провела пуховкой по безупречному лицу, а потом подкрасила тонкой кисточкой тонкие губы. — Когда ты уедешь, то я смогу свободно дышать.

— Зачем ты меня родила? — я задала вопрос всех обиженных детей, лишенных любви и ласки.

— Потому что была дурой, — последовал ответ всех недовольных родителей, не желающих делиться любовью и лаской.

Мы стояли друг напротив друга: копия и оригинал. И между нами ширилась идеологически-семейная пропасть. Если сделать шаг, то можно в нее упасть и, может быть, спастись. Но мы остались на месте. Каждая сделала свой выбор. С отцом я даже не стала разговаривать. Достаточно было вспомнить тот кошмарный день, когда он залез мне под юбку под предлогом узнать, какие у меня трусики — обычные или стринги.

Все уже готово к бегству. Мы оба — Коля и я — спасаемся от надвигающейся катастрофы. Вещи собраны, долги розданы, за исключением одного. У каждого он свой. У меня — Крэш. У Николая — Елена.

Вчера я наткнулась на новую книжку Стэна Мо "Любовники зазеркалья". Открылась и тут же захлебнулась потоком слов. Когда человек тонет, он пугается. Мне же страшно от того, как он меня чувствует. Откуда он знает? Кто ему рассказал? Или мои проблемы лишены индивидуальности?

"Мы опять подглядывали сны друг друга. В ночь на пятницу. И оба знали, что они никогда не сбудутся. Я неловко прикоснулась к тебе: подушечки пальцев уколола серебристая щетина. Больно. И вся рука в крови. Красные капли скатывались в миниатюрные шарики и щедрым бисером падали на пол. Ты слизывал их. Меня била сладкая дрожь. Маленькая смерть. Еще, еще…

Одиночные сигналы мобильного будильника. Явь закрыла замочную скважину украденного сна. Сколько теперь ждать, пока мне удастся снова проникнуть в твой мир?! Неделю? Месяцы? Год? Я снова не успела попробовать вкус твоих губ и языка.

Наяву все иначе. Мы по разные стороны баррикад. И нет никакого способа достигнуть примирения. Хотя бы еще на один — последний — сон. Ты — там. Я — здесь.

Знаю, что через несколько суматошных дней эти мятежные сны подернутся пленкой забвения. Мне станет легче, когда наяву я коснусь других — не твоих — губ, и они мне покажутся вполне терпимыми. А в душе снова воцарится логика: чего не дано, того не дано. Но, засыпая, я буду думать о тебе и мучиться вопросом: испытываешь ли ты то же, что и я. Или же ты совсем не помнишь замочную скважину наших ночных грез? И я по-прежнему ничего для тебя не значу?

Говорят, что в день рождения можно просить своего ангела — хранителя о чем угодно. Он исполняет все желания. Ты знаешь, о чем попрошу. Чтобы наутро, в ту самую пятницу, сразу же после звонка будильника раздался звонок телефона. И твой хриплый, почти неузнаваемый спросонья голос, произнес: "Я тоже это видел". Большего мне не нужно — оно в моем украденном сне".

У меня билеты — в Германию. У Коли — в Англию. Я знаю, что, расставшись, мы больше никогда не встретимся. И принимаю эту правду. Наверное, я его люблю. Наверное, он любит меня. Никто из нас не знает наверняка. Сейчас нас объединяет страх перед смертью. Страх перед тем преступлением, которое мы оба должны совершить. Это игра. Смерть на вылет. Или нет, не так, смерть навылет. Как пуля. Но зато потом наступит свобода.

Именно поэтому мы больше с ним и не встретимся. И только сны окажутся той единственной нитью, которая свяжет нас крепче любых других уз.

Я понимаю, что совершила роковую ошибку, приняв предложение Джокера. Но мне так хотелось, чтобы Крэш был мертв, чтобы мой телефон навсегда забыл его наглый голос. Он пользовался мной, как дорогой, но уже грязной тряпкой. Иногда стирал, чтобы не потеряла ни цвета, ни блеска, но краски блекли, волокна истирались. Сколько мужиков я пропустила через себя, пугаясь злополучной кассеты и звонка из милиции. Он говорил. Что меня ищут. Он угрожал, что расскажет милиции и газетчикам. Он требовал повиновения, иначе сотрет меня в порошок. И однажды душа лопнула, как долгий и очень болезненный нарыв. Из раны хлынул желтый гной, отравляя воздух смрадом, а я мечтала о мести. Месть — это блюдо, которое подают холодным? Ничего подобного! Я хотела съесть его горячим, обжигая себе внутренности. И тут — весьма кстати — подвернулся Джокер.

Любой человек готов к убийству. Это заложено в нас генетически. Еще со времен мамонтов и Авеля. Но быть готовым морально и физически — суть разные вещи. Морально я была готова, но физически… Джокер играл со мной, как сытая и довольная кошка, осознающая, что мышь никуда не убежит. Мышь измотана игрой, поэтому не будет сопротивляться, когда острые зубы перегрызут ей позвонки. Все так. Он исполнил мое желание. Не прошло и нескольких дней, как Крэш был мертв. Когда менты к нам пришли, то я предъявила им стопроцентное алиби. Не я его убила, но убила его я. Дилемма? Что-то вроде того.