Сказки старого Вильнюса VII - Макс Фрай

Наконец светофор мигнул и позеленел. Одновременно брякнул телефон. Поэтому следующие несколько минут Нора посвятила бурной переписке: «Выбирай: кофе в три, или в пять, или в девять вечера?» – «Лучше в девять» – «Ладно, но тогда это будет чай» – «Переживу. В Слонах?» – «Где ж еще» – «Договорились» – «Очень тебя люблю» – «Ладно, если очень, давай тогда сперва кофе в три, а потом чай в девять?» – «Гениально!»

Спрятав, наконец, телефон в сумку, Нора заметила, что девочка в белой шапке по-прежнему держится рядом, идет чуть в стороне, по самому краю тротуара. Ну надо же, какая шустрая. Нора привыкла, что обычно ходит быстрее всех, так что даже взрослые спутники вскоре начинают отставать и возмущенно молить о пощаде: «Ну чего ты так несешься?!»

Телефон снова требовательно забренчал, и Нора остановилась, чтобы его достать. На этот раз смс было рекламное, из телефонной компании. Распродажа, скидки до сорока процентов, бла-бла-бла. Такие обычно стирают, не дочитав. Важно, впрочем, не это, а то, что девочка в белой шапке тоже остановилась. И теперь смотрела на Нору смущенно, но требовательно. Дескать, чего стоим-то? Пошли!

– Ты что, за мной следишь? – спросила Нора.

Спросила не строго, а добродушно, даже сочувственно, потому что прекрасно помнила, как классе в четвертом они с подружками придумали такую игру: сесть в троллейбус, выбрать наугад одного из пассажиров и потом за ним следить. Выйти на той же остановке, следовать за объектом повсюду, желательно не привлекая к себе внимания, пока он не зайдет в дом или какое-нибудь учреждение, куда просто так не проберешься, вроде больницы или кинотеатра. Приметы каждого преследуемого и пройденный им маршрут тщательно записывали в специальную тетрадь, которую хранили по очереди, хитроумно пряча от взрослых; интересно, кстати, куда она в итоге делась? Теперь уже, пожалуй, не вспомнить.

Никакого особого смысла в этой игре не было, зато процесс оказался настолько увлекательным, что каждый день сразу после уроков снова отправлялись на охоту, наплевав на кружки, занятия в музыкальных школах и стынущие дома обеды. И эта девчонка, наверное, тоже…

– Я не слежу, – пролепетала девочка в белой шапке. – Просто представляю, как будто вы встретили меня из школы, и теперь мы вместе идем домой. Я бы так хотела. Вы такая красивая!

Красивой Нора себя не считала, да и объективно таковой не была. Однако прекрасно понимала, что с точки зрения маленькой девочки любая взрослая тетя в серебряных ботинках – красавица, каких свет не видывал. Особенно если к ослепительным ботинкам прилагаются длинная пышная юбка, расшитое блестками приталенное пальто и пепельные кудри, романтически развевающиеся на зимнем ветру. Как есть принцесса.

– Можно я еще немножко с вами пойду? – спросила девочка.

И это в общем тоже было понятно. Но Норе стало не по себе от такой откровенной настойчивости.

– Ты все-таки лучше иди домой, – сказала она.

Хотела добавить, что приставать к незнакомым взрослым – не самая лучшая идея, потому что среди них попадаются не очень добрые люди, но прикусила язык. Нынешних детей и так пугают куда больше, чем требуют разумная осторожность и здравый смысл. Нет смысла вносить свою лепту.

– А я и так иду домой, – сказала девочка. – Просто по дороге представляю, что мы с вами вместе. Как будто вы моя мама.

Эта идея Норе совсем не понравилась.

– Если бы я была твоей мамой, мне бы стало обидно, что ты хочешь заменить меня какой-то посторонней тетей.

– Если бы вы были, я бы и не захотела.

Господи. Ну вот что на это скажешь?

– Ладно, – решила Нора. – Представляй себе, что угодно. Мне не жалко. А я пошла. У меня много дел.

– А можно я возьму вас за руку? – вдруг спросила девочка.

Голос звучал жалобно, но во взгляде был вызов. Какие же у нее все-таки взрослые глаза, а. Умные, нахальные и очень усталые. Светло-серые, как весенний лед.

– Ни в коем случае, – строго сказала Нора. – Никаких рук. Еще не хватало, чтобы меня обвинили в похищении.

И пошла дальше, проклиная нынешние времена, когда обычные сердечные человеческие поступки – обнять чужого ребенка, погладить его по голове или вот, к примеру, взять за руку – вдруг стали подозрительным поведением. Не то чтобы это так уж мешало настоящим злодеям безошибочно отыскивать кандидатов на роль жертвы, зато в мире стало гораздо меньше тепла и любви. И, соответственно, больше одиночества и взаимного недоверия. Потому что, – думала Нора, – виснуть на шее у соседа дяди Натана, забираться на колени к маминой подружке тете Вере, обниматься с толстой библиотекаршей, которая любила своих малолетних читателей как родных внуков – все это был бесконечно радостный опыт доверия и любви. К конкретным взрослым людям и к жизни в целом. Хорошо, что он у меня был. И как же жалко, что у нынешних детей всего этого уже нет. Слишком высокая плата за осторожность, которая все равно вряд ли поможет избежать настоящих опасностей. Только вымышленных.

– …сказала, что я отвлекаюсь, а я не отвлекаюсь, – бубнила тем временем девочка. – Просто я очень быстро все решила. А она сказала…

Нора только сейчас поняла, что девочка не просто идет рядом, а говорит, не умолкая. Похоже, подробно рассказывает о том, как прошел ее школьный день. Бедный ребенок. Вот оно, одиночество, порожденное осторожностью и недоверием. И вот как можно от него оголодать – за первой попавшейся чужой теткой увязаться. Ужас на самом деле. Очень жалко девчонку.

– До твоего дома еще далеко? – спросила она.

– Совсем близко. Сейчас дорогу перейдем, там будут два дома, потом большой шестиэтажный, а сразу за ним мой…

– Ладно, – сказала Нора, – тогда давай руку. Но только до твоей калитки. А потом сразу пойдешь домой, договорились?

Девочка робко улыбнулась, молча кивнула и поспешно вцепилась в Норину руку своей – маленькой, неожиданно сильной, жесткой и холодной как камень. Это почему-то оказалось неприятно, Совершенно не ожидала, что может быть так. Своих детей Нора никогда не хотела, но чужим обычно симпатизировала и быстро находила с ними общий язык. И уж точно никогда не брезговала прикосновениями. Скорее, наоборот, вечно сдерживала себя, чтобы не переборщить, тиская всех подряд, как котят.

А тут вдруг так противно стало, вот просто до тошноты. Но не отнимать же руку у ребенка. Во всяком случае, не сразу. Хотя бы минуту надо потерпеть. А то выяснится потом, что это была самая ужасная травма в ее жизни, и с этого дня все пошло прахом – как, скажите на милость, жить человеку, к которому брезговала прикасаться собственная мать.

Поэтому не отняла руку, только попросила:

– Не надо так крепко, ты мне на косточку надавила. Больно.

Но девчонка не ослабила хватку. Наоборот, стиснула руку еще сильней. Вечно так. Вроде тихоня, а все делает по-своему, назло. Вся в отца.

Спросила:

– А варежки твои где? Если потеряла, учти, так и будешь без них гулять до следующей зимы. У меня лишних денег нет.