Герой иного времени - Анатолий Брусникин

Ах, как всё это было интересно! Когда умерла Назифа, мир не только онемел, но еще и съежился, а сегодня он вновь сделался просторным.

Выбежав наружу, Зара столкнулась с Олагаем, который нес приезжим еду.

— Она еще здесь! — удивился Олагай.

И показал: тебе нельзя тут, иди в аул. Он еще и Масхуду крикнул. Зара изобразила примерную девочку — опустила глаза, чинно прошла через ворота. Но за поворотом припустила во всю прыть. Камешки разлетались из-под ее ног. Мертвые враги, лежавшие где-то внизу, кряхтели и вздыхали.

За двенадцать дней урусим к Заре привыкла. Разговаривать они не могли, но научились понимать друг друга. Если надо было что-то сказать, Зара рисовала на полу щепкой. Пленница кивала или качала головой. Иногда она плакала. А то вдруг медленно зашевелит губами — должно быть, пела какие-то грустные песни. Даже жалко, что Зара их не слышала. Судя по лицу девушки, песни были красивые.

Вбежала к ней Зара, запыхавшись. Но листок дала не сразу. Сначала нарисовала на земле трех всадников и одну пустую лошадь. Показала на нее пальцем: это для тебя. Но урусим не поняла.

Пришлось нарисовать афыцыра. Лица у Зары получались не очень, потому что изображать людей — грех. Всякий раз она немножко боялась, не прогневается ли Аллах. Но все равно рисовала, конечно — только чтоб никто не увидел.

Кажется, получилось похоже. Плоская круглая шапка, лицо с острыми язычками волос на висках и смешными усами.

Пленница побледнела. Сначала схватилась за сердце, потом вцепилась Заре в руку, что-то быстро заговорила.

Вместо ответа получила письмо.

Теперь, наоборот, вся порозовела. Само собой, заплакала. Она вообще чуть что пускала слезы. Обняла Зару, зачем-то прижалась к ее щеке и несколько раз мягко укусила губами. Это еще что такое?

Должно быть, брат написал, что она должна ответить. Или, может, она сама догадалась. Урусим перевернула бумагу на чистую сторону, взяла у Зары деревянную палочку и очень быстро, еще быстрей, чем афыцыр, застрочила — иногда даже не успевала слезу смахнуть.

Никогда еще не преодолевала Зара стену так быстро: горной козой вскарабкалась на верхушку, шустрой змейкой спустилась.

— Вот, — сунула она аварцу письмо. — Давай ангела!

— Погоди. Откуда ты взялась? Я все время смотрел на ворота. Но ты появилась с другой стороны.

Она коротко объяснила про свой лаз.

— Покажи, где.

— Ну уж нет! Сначала дай погладить ангела!

Внезапно она испугалась, что он ее обманет. Но ангела ей дали. Он спал и не проснулся, когда Зара осторожно прижала его к груди. Ангел был белый, от пушистого его тельца исходило еле заметное, нежное трепетание.

Краем глаза Зара видела, как афыцыр читает послание своей сестры, время от времени делая то же, что та сделала с щекой Зары: прижимался ртом к бумаге и будто присасывался к ней губами. Очевидно, это у них такой знак приязни.

Она сделала то же ангелу. Было щекотно.

— Хватит. — Галбацы взял ее за руку, а ангела убрал обратно за пазуху. — Теперь показывай, где ты спустилась.

Ведя его, Зара подумала, что он точь-в-точь заколдованный султан из сказки. Такой же страшный, но возле его сердца спит ангел. Разве станет ангел спать на груди плохого человека?

Показала, где лезть вверх. Он тоже попробовал. Но сначала положил на землю ангела, чтоб ненароком не выпал. Карабкался аварец ловко, не хуже, чем Зара. Она одобрительно пощелкала языком.

А ангел проснулся и стал тереться о ее ногу. Он был Зарой доволен!

Отметил это и Галбацы.

— Видишь, ты сделала благое дело, — сказал он спустившись. Его взгляд уже не казался ей страшным. Немножко еще заколдованным, но нет, не страшным. — А можешь сделать больше.

— Помочь вам выкрасть сестру афыцыра?

— Не выкрасть. Спасти.

Зара прищурилась. То, что никто не спросил про волшебную палочку, говорило о многом. Кажется, тут удастся получить кое-что поценнее.

— Я могу перелезть через Кольцо. Ты тоже сможешь — если я покажу как. Но урусим слабая и неловкая. Она свалится. Если только один из вас, самый сильный, привяжет ее к своей спине…

— Мы сделаем это. Проведи нас к ней, когда настанет ночь.

Теперь, когда он понял, что дело исполнимо, его черные глаза загорелись. Такими они понравились Заре еще больше. Никакой он был не урод, Галбацы. Просто она раньше на него неправильно смотрела.

— Чем заплатишь, если я помогу?

Зара выставила вперед правую ногу и подбоченилась. Так обычно становился Рауф-бек, когда выходил за ворота поторговаться с заезжими абреками.

— Что хочешь проси, — ответил он. И спохватился. — Только ангела не отдам. Это все равно что отдать душу.

Она кивнула: понимаю. Если б султан отдал своего ангела, его сердце снова увяло бы.

— Хорошо, пусть ангел останется у тебя. Но поклянись Аллахом: если я отведу вас к урусим, ты возьмешь меня с собой.

Он очень удивился.

— Нельзя! За пленницей люди Рауф-бека будут гнаться день или два, потом отстанут, ведь пять тысяч они уже получили. Ты — другое дело. Лишиться воспитанницы для аталыка несмываемый позор. Хуже, чем потерять родную дочь. За тобой они будут гнаться до самого края гор. И обязательно догонят, если мы будем с двумя девками.

— Они будут гнаться за вами только до края гор. А я пойду за тобой до края света. — Заре казалось, что это не она сама — кто-то другой ее голосом говорит. — Хоть на край Бездны, где нет людей кроме урусов. Мы будем там жить втроем — ты, я и твой ангел.

— Ты женой что ли моей хочешь стать?

Наверное, Галбацы совсем никогда не улыбался. Поэтому улыбка у него и вышла такая особенная, как ни у кого на свете.

— Не сейчас. Я же не дура. Года через два. Когда вырасту тебе до плеча.

Он задумчиво смотрел на нее и больше не улыбался. А она терпеливо ждала.

— Из тебя может получиться хорошая жена, — наконец промолвил он. — Если б я знал, что на свете есть женщины, с которыми можно разговаривать одними губами, без голоса, давно бы на такой женился.

И засмеялся, а смех у него был еще лучше, чем улыбка, хоть звука Зара и не слышала.

— Я должен посоветоваться с Аксыром.

Зара на миг опустила глаза. Потому что девушке нехорошо учить мужчину, как ему поступить.

— Зачем тебе советоваться? Что тебе эти люди? Отдай им урусим, а мы уедем. Втроем.

— Молодой мне никто. А старый — мой кунак.

— Тогда понятно. Он кто?

Простой вопрос вызвал у Галбацы затруднение.

— Он сумасшедший. Я не знаю, как он дожил до седых волос и не погиб. Его, наверное, Аллах хранит — как Он хранит дервишей, у которых в груди пылает огонь. Суди сама. Я давеча пошел к нему и сказал, что нам очень повезло: приемная дочь Рауф-бека у нас в руках. Надо ее украсть и обменять на пленницу. Чего проще?