В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро

на кушетке) о трудностях в изучении испанского языка (напротив кушетки висит литография Барселоны); затем вспоминает о путешествии в Испанию: отель, где она встретила молодую супружескую пару, вызвал в ней отталкивающее чувство. Она вспоминает так же о первой менструации, начавшейся во время того же путешествия и обозначившей момент ее перехода из девочки в девушку. В конце она говорит о своем женихе: он сейчас очень гордится отдельным кабинетом в международном отделе мультинациональной компании.

Рассмотрим совокупность имевших место прогрессивных и регрессивных движений: овладение новым языком, отталкивание новой ситуации, но в то же время мысль о супружеской паре и аналитическом путешествии, превращение (и его маркер — менструация) из девочки в девушку, гордость от нового положения (физического и психического), международный отдел и разные аспекты самой себя, которые могут сосуществовать, подобно разным государствам.

Я бы хотел подчеркнуть, что Анна сама пришла к лежачей позиции на кушетке без какого-либо давления с моей стороны. В начале анализа, после того как я предложил ей принять горизонтальное положение, она рассказала мне следующий сон. Она находилась на очень высоком спуске, у основания которого торчали острые пики. Анна начала скользить по ним, окровавленная, растерзанная и объятая ужасом от перспективы удариться о стену и совсем разбиться. Излишне говорить, что подобное эмоциональное «растерзание» показалась мне слишком высокой ценой, и я дал время пациентке «доплыть до кушетки» самостоятельно.

В кабинете аналитика имеются и другие места, где может находиться пациент, каждое из них можно рассматривать как относящееся к определенной коммуникации пациента, а ее нужно воспринять и понять на основе всех других компонентов поля (или, иначе говоря, на основе превратностей на оси перенос-контрперенос). Если работать с маленькими детьми или с серьезно больными пациентами, то перемену пространственной позиции пациентом (как и всякое отыгрывание вовнутрь) проще оценить как некую коммуникацию, а не как нарушение сеттинга или даже атаку на сеттинг (Bonasia, 1994а; Conrotto, 1995).

Я помню пациентку, которая, однажды войдя в кабинет, устроилась прямо у меня на столе и не двигалась с места, пока я не сказал, что она напоминает мне Козимо ди Рондо из романа «Барон на дереве» Итало Кальвино. Барон обиделся на весь человеческий род и решил перебраться жить на деревья, чтобы не ходить, как все люди, по земле. Это помогло мне связать возмущенное поведение пациентки с тем, что произошло на предыдущем сеансе.

Но самое странное положение, которое пациент когда-либо принимал в моем аналитическом кабинете, заняла Лаура. Едва войдя в кабинет, она уселась прямо в мое кресло. Я не помню случая, когда бы испытывал большее замешательство: случилось то, чего «не должно было произойти», я с возмущением говорил себе, что не мог предвидеть такого поворота событий, да и вряд ли можно предвидеть что-либо подобное. Однако именно мои контртрансферентные переживания помогли мне дать подходящую интерпретацию этому факту: мое непредвиденное сообщение (такие вещи невозможно предугадать) об отмене двух сеансов заставили ее по чувствовать себя настолько «выбитой из седла» и настолько «не в своей тарелке», что ей было просто необходимо заставить и меня пережить нечто подобное. После этой интерпретации Лаура встала и пошла на кушетку...

Разумеется, не существует единого кода для расшифровки положений (физических и эмоциональных) пациента в аналитическом кабинете. Неверно было бы полагать, что использованию кушетки препятствуют только сепарационные тревоги.

Марко в начале анализа в течение довольно долгого времени садился в кресло напротив меня в другом углу комнаты (мы были похожи на двух боксеров в разных углах ринга). «Брат-боксер» был героем первых коммуникаций пациента, вынужденного постоянно держать под контролем взрывоопасную эмоциональную ситуацию. Потребовалось несколько лет, прежде чем атмосфера изменилась и Марко смог сначала пересесть на кушетку, а затем, наконец, лечь на нее. Стоит ли говорить, что этим физическим положениям пациента в кабинете соответствовали очень разные эмоциональные состояния (Ferro, 1991а)?

Мне бы хотелось подчеркнуть только одно. С какими бы нарушениями сеттинга мне не приходилось сталкиваться и бороться, я ни разу не почувствовал необходимости вставать из своего «кресла аналитика», понимаемого как в буквальном, так и в переносном смысле (т. е. психического места, откуда я наблюдаю за всеми эмоциональными событиями и событиями в кабинете). Я действительно считаю, что «психическая аналитическая готовность» и эмоциональное (а также физическое) положение аналитика в кабинете являются чем-то вроде «севера» на компасе — фиксированной точки, служащей ориентиром для пациента и для эмоций в кабинете.

Пропуски сеансов и опоздания

Такие происшествия, безусловно, значимы и могут восприниматься как атаки на сеттинг, чем, естественно, и являются, потому что препятствуют аналитической работе. Но в то же время они могут стать ценными коммуникациями, которые помогут снова обрести гармонию с пациентом, наладить тайминг или систему интерпретирования. В большинстве случаев, если обдумать пропуски и опоздания с этой точки зрения, то они могут на раннем этапе просигнализировать о негативных терапевтических реакциях (Barale, Ferro, 1992). Часто пациент первым ощущает эти происшествия как опасные и винит себя (прежде чем ему помогут уловить коммуникативную сторону пропусков и опозданий и научиться не осуждать себя за то, что происходит, а постараться понять, почему это происходит).

Вот как один пациент проживает собственный пропуск сеанса по прошествии времени: «Однажды мой брат обвинил меня в том, что в подарок ему я выбрал камешек из огромной кучи камней в Геркулануме и привез домой. Он сказал, что по моей вине они теперь никогда не смогут реконструировать мозаику полностью, потому что не найдут этого кусочка». Спустя какое-то время он сказал об аналогичной ситуации: «Я поехал посмотреть на раскопки древнего города. В одну из могил я поставил свою маленькую племянницу поиграть: она очень развлекалась, вылезая наружу и снова спрыгивая обратно. Смотритель сделал мне замечание: девочка могла повредить рельеф. Я подумал, что он преувеличивает. Мы не представляли собой никакой угрозы, а для моей племянницы это было не только развлечением, но и творческим упражнением — бегать, прыгать и карабкаться наверх...»

В первом примере преобладает чувство вины и боязнь, что пропуск одного из множества сеансов может разрушить анализ. Во втором случае присутствует не только неодобрение смотрителя, но и способность к переопределению параметров Супер-Эго, способность управлять скорбью и помещать в мертвое место что-то живое. А кроме того, выполнить творческое упражнение...

Рассмотрим другие клинические примеры на ту же тему.

Укусы Белого клыка

Сандра приходит на сеанс с пятнадцатиминутным опозданием и рассказывает о том, как муж водил их с сыном на фильм «Белый клык». Хороший приключенческий фильм, но трехлетнему ребенку (столько же длится и ее анализ) трудно