Взорвать "Аврору" - Вячеслав Бондаренко

– Еще теснее сдвинулись, товарищи моряки! – командовал фотограф, колдуя над аппаратом. – Товарищ командир «Авроры», держите коробочку с орденом в кадре! Сергей Миронович, я вас так ласково попрошу – вашу знаменитую улыбочку!

Киров заулыбался еще шире. К его уху тихо склонился Сталин:

– Сергей, а почему твоя улыбочка – знаменитая?

– Да это наш фотограф, из Смольного, – ответил Киров. – Знает меня как облупленного. Снимал уже тысячу раз. Одессит, между прочим…

Сталин подтолкнул локтем наркома обороны.

– Слышишь, Клим? Вот это настоящий народный руководитель. Даже с фотографом близко знаком.

В этот момент фотограф недовольно поднял голову от видоискателя:

– Прошу прощения, товарищ Сталин! Можно я сделаю снимок, а потом вы уже будете говорить сколько хотите и с кем хотите?!

– Извините меня, товарищ фотограф! – громко отозвался Сталин. – Пожалуйста, работайте!

Щелкнула вспышка. Курсанты загалдели, окружили гостей, потянулись за рукопожатиями и автографами.

Фотограф, мурлыкая что-то под нос, начал собирать свой аппарат, когда к нему бесшумно приблизился начальник охраны.

– Запомни, мудак: с вождями партии и страны так не разговаривают. – Он коротко, неуловимым движением ударил фотографа пальцами куда-то под ребра, тот посинел. – Понял?

Фотограф, мыча, с трудом кивнул.

– Ладно, живи пока, – хмыкнул начальник охраны, отходя.

Фотограф, жадно глотая ртом воздух, молча бессильно опустился на холодный асфальт набережной.

Чем дальше шел Владимир по Невскому, тем отчетливее он понимал: большевистские спецслужбы перекрыли не только ближние, но и дальние подходы к «Авроре». Густая цепь ГПУшников стояла поперек прохода арки Генерального штаба, проверяя документы у всех, кто направлялся к Зимнему дворцу. Такая же цепь стояла и возле Исаакиевского собора. На площади, у подножия памятника Николаю I, гудел праздничный митинг.

– И пусть ярится международная буржуазия, мечтающая о покорении Страны Советов! – кричал на трибуне плотный маленький человечек во френче. – Пусть лорд Чемберлен раздувает щеки и папа Пий призывает к крестовому походу против большевизма! На каждую провокацию врага мы ответим тройным ударом! Да здравствует Десятый Октябрь, товарищи!

Оркестр грянул «Интернационал», и площадь дружно подхватила гимн. Стоя в толпе и безмолвно шевеля губами, Сабуров пристально рассматривал кордон, перегораживавший проход к набережной. Вот к нему подошли нарядно одетые парень и девушка. И тут же к ним шагнул ГПУшник, вежливо козырнул и показал рукой в другую сторону. Парень с девушкой пожали плечами и послушно двинулись туда.

На площади Урицкого торопливо стучали молотками рабочие, достраивая последние декорации для театрализованного представления «10 лет. Победа труда над капиталом». На трибуне, выкрашенной в красный цвет, репетировали свои речи актеры, в меру сил и способностей изображавшие вождей революции, пролетариев, крестьян и революционных солдат, на черной трибуне – «Керенский», «Корнилов» и «министры Временного правительства». Вокруг декораций бегал кривоногий толстый режиссер с рупором в руках. В воздухе развевались полы его английского пальто. За ним неотступно следовал худой высокий помреж, тоже с рупором, и перепуганная девушка-ассистентка со стаканом давно остывшего чая в руках. Она уже не раз пыталась всучить режиссеру давно заказанный им чай, но тот, целиком поглощенный проблемами искусства, не замечал ее.

– Массовка, массовка нужна! – плачущим голосом громко причитал режиссер. – Ну вот представьте сами, Николай Палыч, штурм Зимнего дворца, наши бегут, броневики, напор, общий план, а где юнкера? Где оплот старого режима?! Дворец же защищать кто-то должен! Если мы не покажем, что его защищали, пропадет исторический накал! Получается, что не было никакого штурма, что дворец просто так взяли!

– Ну а где я вам сейчас юнкеров в массовку возьму? – меланхолично возразил помреж. – Юнкера в сценарии предусмотрены не были. Все трудящиеся сегодня расписаны по своим предприятиям. Актеры театров задействованы в районных представлениях. Меры по охране центра… – он оглянулся на цепь ГПУшников и понизил голос, – строжайшие. Где людей-то взять?

– Не знаю, не знаю, ничего не знаю! – продолжал бушевать режиссер. – Меня это не волнует, у меня еще сто других проблем! В общем, задание вам: через двадцать минут обеспечить массовку юнкеров не меньше сорока человек! Все понятно?

Помреж с большим удовольствием послал бы шефа к чертовой бабушке, но вместо этого только уныло кивнул в ответ и поплелся в сторону арки Генерального штаба.

С проспекта 25 Октября в арку Генерального штаба свернул черный легковой «Бьюик». У цепочки ГПУшников машина остановилась. К ней шагнул один из чекистов. Увидев на заднем сиденье Мессинга, козырнул.

– Здравия желаю, товарищ начоблотдела! Пожалуйста, спецпропуск.

Мессинг, не споря, извлек из кармана шинели пропуск и протянул в окно машины. Чекист внимательно изучил документ, сверил фотографию и, вернув пропуск владельцу, уважительно козырнул еще раз.

– Прошу вас, проезжайте.

– Молодец, службу знаешь, – одобрил Мессинг, пряча пропуск. – Обстановка как?

– Все в порядке, товарищ начоблотдела.

Чекист сделал цепи знак расступиться, и черный «Бьюик» неторопливо проехал на площадь Урицкого – бывшую Дворцовую. Шофер коротко посигналил высокому человеку с рупором в руках, который с унылым видом плелся к проспекту, и буркнул себе под нос:

– Шляются тут под колесами.

Через полчаса Владимир окончательно убедился в том, что проход к набережной перекрыт основательно и бесповоротно. Он сделал большой крюк, попытавшись проникнуть на нее со стороны моста Лейтенанта Шмидта, но еще издали увидел густую цепь охранников. К ней время от времени подходили желающие попасть на праздник, но чекисты почти всех заворачивали назад. Только один высокий, толстый человек в хорошем пальто и шляпе, под руку с такой же упитанной самодовольной дамой, показал ГПУшнику какую-то бумажку красного цвета и был пропущен. Вглядевшись, Сабуров узнал Бориса Епишина.

Постояв немного на мосту, Владимир сплюнул в Неву и решительно повернул обратно к центру. «Аврора» была ему уже не нужна – после нежданного вечернего разговора с бывшим офицером, хотевшим взорвать крейсер еще девять лет назад, он принял решение не уничтожать сам корабль. В конце концов, «Аврора» действительно ни в чем не виновата. А вот люди, превратившие ее в безбожную икону…

По Университетской набережной, несмотря на прохладную погоду, вовсю гуляли празднично наряженные ленинградцы – рабочие с женами, студенты, красноармейцы. В уличной толпе, часто оглядываясь, со встревоженным лицом пробиралась Елена. Она явно кого-то искала.

У сфинксов с независимым видом стояли две барышни, одетые по последней моде, с папиросками в зубах. Они негромко заговаривали о чем-то с проходящими мимо мужчинами; те, усмехаясь, отвечали что-то или просто шли дальше.