Звездолов - Патриция Поттер

— Как это было? — спросила Марсали.

— Не стоит вспоминать. Прибавим ходу, миледи? — Хирам нечасто называл ее «миледи», и она уже усвоила, что после этого слова разговор вскоре заканчивается.

Оставалось лишь усмехнуться:

— Да, можно.

Марсали ударила пятками в бока застоявшемуся коню, и тот послушно перешел с шага сначала на рысь, а затем, набирая скорость, — на галоп. Она чувствовала, как мощно сокращаются под атласной шкурой мышцы животного, слышала собственный смех: ее заносило на поворотах, когда конь лавировал между деревьями. Хирам держался слева от нее, не догоняя, но и не отставая, готовый удержать ее от любого безрассудства.

А она скакала очертя голову, и это было чудесно, и она знала, что ей так хорошо, потому что Патрик принял всерьез ее обещание, потому что все сказанное Хирамом означало, что Патрик по-прежнему достойнейший из людей, пусть даже он скуп на слова и не способен к безоглядной откровенности. Быть может, потом, когда поймет, что может всецело доверять ей, когда бремя стольких жизней перестанет давить ему на плечи, он переменится?

Она еще раз пришпорила коня, и тот полетел стрелой, вырвавшись из-за деревьев на простор открытой долины, ведущей к дальним горам. За спиной что-то крикнул Хирам; Марсали оглянулась и через плечо увидела, как он указывает куда-то, а потом заметила впереди двух всадников, спускавшихся с перевала им навстречу.

Тут ее конь чего-то испугался, попятился, прянул в сторону, и Марсали, не успев отвести взгляда от всадников, потеряла равновесие и вылетела из неудобного дамского седла.

Она понимала, что падает, и пыталась удержаться, но тщетно; ударилась оземь, и перед глазами все стало черно.

Очнулась Марсали от громкой ссоры и сначала решила, что это ей снится, но мужские голоса были слишком знакомыми, и ругались они прямо у нее над ухом. Что бы им успокоиться поскорее! Стук сердца гремел у Марсали в ушах, больно отдавал в висок, и чувствовала она себя донельзя глупо: надо же, в кои-то веки упала с коня…

— Ты говорил, ей ничто не угрожает!

— Два месяца назад ты что-то не пекся так о ее безопасности!

— Я никогда не посадил бы ее на необъезженную лошадь!

— Ты был готов отдать ее в жены изменнику и трусу!

— Вряд ли он потащил бы ее, бесчувственную, через вонючую клоаку!

— Эй, она приходит в себя, — зазвенел третий голос, — и ваша ругань ей вовсе ни к чему.

— Бедная девочка! — вздохнул четвертый.

До Марсали донеслась приглушенная брань; затем все стихло. Она знала, что на нее смотрят, и, рассудив, что чему быть, того не миновать, осторожно пошевелилась, проверяя, целы ли кости, потом приоткрыла глаза, моргнула… Голову пронзила острая боль.

Над нею склонились четыре встревоженных лица. Она была в хижине, лежала на одеяле у стены против очага. Она не бредила и не спала, слух не обманул ее, все было именно так: у ее изголовья на коленях рядышком теснились Патрик и Гэвин.

Неужели и Гэвин взят в заложники? Но вел он себя совсем не как пленный…

— Гэвин?

— Ага. Этот душегуб говорил, что ты в безопасности, но я решил убедиться сам. В безопасности?! Хм!

Он кипел от гнева, но Марсали ясно видела, что этот гнев приутих, стоило ей очнуться.

Решил убедиться сам. Значит, он здесь не в плену, а по собственной воле. В голове у Марсали неожиданно прояснилось.

— Вы заодно?

Гэвин усмехнулся:

— Ты, оказывается, не разучилась соображать. Разумеется, мы заодно.

— Но как… с каких пор?.. — Язык не слушался Марсали.

— Ох, любишь ты задавать вопросы, — с тайной гордостью отозвался Гэвин. — Вечно хотела дознаться, отчего это луна встает ночью, а солнце — днем.

— Черт бы тебя побрал, — рассердилась она. Сердце болело, и отгадывать загадки совсем не хотелось. Что за человек ее брат! Она вопросительно взглянула на Патрика. — Патрик?

— Родная моя, — растерянно откликнулся тот. Его слова были лучше всякого бальзама для ее синяков, согревали лучше огня в очаге, она вбирала в себя звук его голоса, расслабленно нежилась в нем.

Хирам протянул ей полную чашку. Она машинально отпила глоток — в чашке оказалось вино, — проверяя, слушается ли ее тело, руки, ноги, пальцы. Вроде все на месте — все, кроме рассудка. До сих пор Марсали силилась и не могла понять, что здесь делают вместе Патрик и Гэвин.

Морщась от боли, она повернула голову, и ей в щеку ткнулись два мокрых носа, а два длинных тельца, отталкивая друг друга, пристроились в сгибе ее руки.

— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно хмурясь, спросил Патрик.

— А как, по-твоему, она может себя чувствовать? — вскинулся брат, готовый немедленно возобновить спор о ее безопасности.

— Не надо винить Патрика, — возразила Марсали. — В этом, — многозначительно добавила она.

— Это я виноват, — заговорил Хирам. — Не надо мне было кричать ей, когда вы показались, и тем более позволять ей ездить верхом, но… — И он сокрушенно развел руками.

— И ты не виноват, — запротестовала Марсали. — Я сама зазевалась.

Она попыталась сесть, но голова раскалывалась от боли; тогда, рухнув обратно на одеяло, она внимательно посмотрела на Патрика, затем на Гэвина, снова на Патрика и нахмурилась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она Гэвина, стараясь не обращать внимания на шум в ушах. — Ты ведь… не заложник?

Ответил Патрик:

— Я привез его сюда, чтобы он увиделся с Быстрым Гарри и с тобой. У вас у обоих такие тревожные глаза, что мне захотелось успокоить вас.

— Но… — начала Марсали, и тут новая волна боли обрушилась на ее голову, и она бессильно прикрыла глаза.

Патрик рванулся к ней, и в тот же миг ласки оставили свое уютное гнездышко в сгибе руки Марсали, а Изольда вспрыгнула ей на грудь, громко вереща.

Гэвин рассмеялся, поднял Изольду за шкирку, но та извернулась и укусила его, и он от неожиданности уронил ее на Марсали.

— Раньше она никогда так не поступала.

— По-моему, — заметила Марсали, — сейчас они оба сердиты на весь род мужской, и я не могу их в том винить.

На нее устремились четыре укоризненных и сконфуженных мужских взгляда.

— Все вы с вашими секретами, — продолжала она, кипя от гнева, и даже голос ее постепенно окреп. — И с вашими войнами и драками. Нас, женщин, вы считаете неспособными думать и понимать поведение мужчин, а мы понимаем, и намного лучше вас самих, потому что это нам приходится лечить ваши раны, ждать вас и оплакивать, когда вы не возвращаетесь. Сидеть дома и мучиться от неизвестности куда тяжелей, чем махать саблями на поле боя. Да, для этого требуется побольше мужества.