Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

— Не исключаю. И работал честно.

— В таком случае вы сыграли роль передаточного звена?

— Вероятно. Не мог же господин почетный консул Турции доложить вам, что он старается для врагов рейха? Вы бы ему задали тысячу вопросов и вдобавок его не поняли. И на всякий случай прислали фальшивки. Он не рассчитал только, что я отмечу номерок. Я же человек аккуратный.

— Хотя бы вы и пять раз записали, дело не в том, — стал приходить в себя Либеншитц, начавший смотреть на Пуриньша с уважением. — Случайно, но факт, что этот Дюмерель нарвался на такого аса, как Зарс. Как вы думаете, чем его отметить?

— Поездкой по Германии. Он мечтает об этом.

— Хорошо, сделаем. Кстати, Дюмерель дал сегодня пару адресов — мы работаем за ним. Не такой уж он одинокий чужестранец.

— Он уезжает в четверг.

— Он поедет в Берлин. С нашим сопровождением. Не можем же мы его отпустить одного, бедняжку. Кстати, не поужинать ли нам сегодня, Пуриньш?

— С удовольствием, господин полковник.

— Я приглашаю и вашу очаровательную жену. А сейчас составьте рапорт обо всем происшедшем.

— Благодарю. И слушаюсь. Господин полковник, все-таки, в чем цель «Нарцисса»? А то все, что мы подбираем, бракуется немилосердно.

— Я чуть приоткрою перед вами дверь — внедрение в секретные миссии англичан и американцев. Но никому ни слова.

— Само собой, господин полковник.

Пуриньш вышел гордый от приглашения и одержанной победы. Он доказал, что умеет служить, что он не уступает офицерам абвера, не то что этот болтун и костолом Тейдеманис.

Через месяц после описываемых событий, в канун Рождества, Ольга и Тамара подошли, как было условлено, к порту, где встретили Кириллыча и такого же высокого, но плотного парня, который был обычным пленным в обтрепанном, видавшем виды обмундировании.

— Знакомься, Ольга, знакомься, Тамара. Это Соломатин Миша, друг, приятель Федьки Зинченко. Удалось достать для него хлебную работенку — уборщиком трудится, хозяин метлы, так сказать.

— И тачки, — дополнил Миша, ежась на холодном декабрьском ветру в своем куцем одеянии, но улыбаясь от радости встреч с такими симпатичными девушками, каких он не встречал с довоенных времен.

— А что мы раньше тебя здесь не видели? — спросила Тамара.

— А то, что был я на товарной станции, в Шкиротаве, в том наряде, а теперь вот доктора определили больными из здешних пять человек, и положено их заменить, — простодушно объяснил тот.

— Это то, что нам требуется, — продолжил беседу Кириллыч. — Он должен мотаться по всем причалам под охраной кого-то из нас и убирать, мести, вылизывать этот вонючий порт на ветру, пока не простудится и не сломается. Наши господа убедились, что здесь нужно иметь отменное здоровье. Нам же требуется Ми-и-иша, — протянул он имя Соломатина, — который что? Все сделает как учили, да?

Миша кивнул.

— Миша, когда ты сможешь нарисовать склады и пункты выгрузки вооружения? — взяла быка за рога Ольга.

— Кириллыч мне говорил. Но только еще пару дней мне надо. И здесь рисовать опасно, — ответил тот. Было видно, что Кириллыч для него высший авторитет.

— Я приведу его к тебе. Здесь всего-то ходу пять минут. Если уж Миша чертил план сормовского завода Вагнеру, то нам он все сделает, — заявил Кириллыч.

— Как Вагнеру? Это абверу? — воскликнула Ольга.

— Ага, — отозвался Миша. — Да вы не бойтесь. Я все сделаю. От Вагнера же мне выбраться надо было живым, так что мой рисунок послужит пропуском назад, в жизнь. Ничего особенного там я не наплел.

За полтора месяца знакомства с этими ребятками Ольга поняла, что это то, что ей требовалось как разведчице. И деловая Тамара, и немногословный, надежный Густав, и долговязый, добрейший Кириллыч, и рассудительный Федор, и красавец Леша Мартыненко, и вечно исчезающий муж Тамары Иван Шабас, и по рассказам деловой Иван Рагозин, уже проживавший на нелегальном положении, и вот теперь Миша Соломатин. В беде русские люди сходятся быстро, в плену — тем более. Военное лихолетье, голодные годы, неурожаи, стихийные бедствия толкали друг к другу, заставляли биться с несчастьями сообща, всем миром. Это въелось в плоть и кровь на протяжении веков.

Все знакомства осуществлялись быстро, по принципу — пока живы, по цепочке, от одного к другому за час, за два, а сверх того рождалась уже дружба за день-два, опять-таки потому, что ты мог уйти насовсем или в иной лагерь весьма быстро. Каждому последующему давалась от предыдущего в цепочке убедительная характеристика — свой парень или наш в доску, или сволочь, подонок. Этого зачастую было достаточно. Их никто не учил в жизни, им не приходило в голову, что червь собственного «я» может съесть владельца личности и превратить таковую в раковую опухоль по спасению собственной шкуры. Им без знания этих премудростей было легче погибать. Враг же знал все эти пробелы подпольщиков и патриотов и использовал их почти со стопроцентным попаданием.

Новый 1943 год Ольга встречала у Вероники и Густава. Пригласили Тамару с мужем. Шабас Иван, с которым Ольга подружилась за это время, был скромным, тихим работягой из железнодорожных мастерских. Невысокого роста, скуластый, с твердым взглядом, всегда старательно причесанный, одетый в один и тот же опрятный старенький костюм, он был немногословен, вежлив, от него исходила крестьянская уважительность недавнего сельского жителя к городским собратьям, всегда все знающим лучше. Шабас принес клюквенную настойку. Все понемногу потягивали ее, цокали языками от удовольствия и превозносили мудрость родителей Ивана, снабдивших его такой вкуснотой на праздник. Иван принимал комплименты с удовольствием, глаза его лукаво поблескивали, он что-то жевал и предпочитал помалкивать.

Освоившаяся вполне в Риге, Ольга, темперамент и выучка которой позволили оказаться в эпицентре небольшой группы единомышленников, мечтала об одном — связаться с влиятельным подпольем, уйти в партизанские края и начать драться там с врагом. Она страшно переживала, что с карьерой разведчицы ей не повезло, ей хотелось действий, действий…

— Как мало мы здесь можем, с каким скрипом все это достается: оружие, документы. Если бы не ты, Иван, не знаю, что и делать. Говорим, говорим с ребятами, они согласны, они пойдут, поедут, побегут, поползут куда надо, и — ничего, на месте маршируем. Болтовня какая-то получается.

— Не убивайся, Ольга, — положил ей тяжелую руку на затылок и притянул к себе Густав, — и мы чего-нибудь здесь рванем. Достанем здоровую мину и так шарахнем, что господа фашисты неделю спать не будут.

— Брось, Ольга, не лезь на рожон, если они узнает, что ты и после тюрьмы не успокоилась, знаешь, Что они с тобой сделают? — увещевала ее, как обычно, Вероника.

— Ничего мы такого не делаем. Подумаешь, знакомые ребята появились. У кого их нет? — стала наводить тень на плетень Тамара.

— Что-то у тебя при живом муже ребят многовато, смотри, не поймут, — сказал Густав.