Белая обезьяна, чёрный экран - Ольга Николаевна Аникина

class="p1">— После той попытки вы больше не звонили Андрею Николаевичу, так?

— Да. Мне кажется, он уже не считает меня своим другом.

— Хм. Вы больше не Орест и Пилад.

— Пожалуй.

— А как ваши записи?

— Всё так же. Иногда заглядываю в Сеть, чтобы подобрать нужное слово. Мама тоже в какой-то момент растеряла все слова.

— Но вы такой не один. Когда люди рассказывают о сокровенном, всегда трудно найти слово. Прочитайте Феофана Затворника, Антония Сурожского.

Я не хотел с ней спорить. Но и соглашаться тоже не хотел. Для первого у меня не было аргументов: в некоторых вопросах я оказался невеждой. Для второго у меня не было причин. Клиническое мышление, элементы диалектики, научное сомнение — всё, чем была забита моя голова, не позволяло мне безоговорочно верить вещам, которые нельзя ни объяснить, ни потрогать. Э. Д. словно прочитала мои мысли.

— В отделение лучевой диагностики вы пришли по одной только причине: вам нужно быть уверенным в материальном источнике болезни. Моя специальность не менее серьёзна. Разница вот в чём: когда я лечу пациента, чаще всего я не вижу причину. Я не могу рассмотреть её на фотографии. Получается, я работаю с вещами нематериальными. Так?

Я сделал неопределённый жест. Э. Д. покачала головой.

— Вы сейчас почти согласились с тем, что я шарлатанка, — она заметила на моём лице тревогу и снова улыбнулась. — Ну, полно, полно.

Я молчал. Она кивнула на листы бумаги с чёрными строчками текста и карандашными пометками, сделанными её рукой. Это были мои собственные записи, распечатанные на принтере.

— Ваша история — не про страх и уж тем более не про сумасшествие. Это история о любви. А вам казалось иначе?

Я не сводил глаз с бумаг и ничего не говорил.

— Люди, когда говорят слова, всегда путают смыслы. И здесь тоже всё перепутано. А ведь любовь — это не самая сложная категория. Но она из разряда невидимого. Вот у людей в головах и возникает неразбериха.

— А мои сны?

Э. Д. махнула рукой.

— И ваши сны. И ваши страхи. Они — не то, чем казались вам. Представьте, что в вашем мозгу живёт переводчик. Неизвестная переводчику идея никогда не будет передана нужным словом. Понимаете?

Тут она, конечно, была неправа. Я понимал, что Э. Д. просто хочет меня утешить, развлечь беседой. Но я был ей благодарен и за это тоже.

Я смотрел на неё. Края чёрной накидки были сколоты под воротничком потемневшей от времени серебряной булавкой с маленькой розой посередине. Заметил выглядывающий из-под накидки аккуратный хлопчатобумажный манжет, украшенный шитьём.

Я повторил попытку запомнить состояние покоя. Закрыл глаза, открыл их. Почувствовал, что улыбаюсь.

— Когда эскимосам переводили Евангелие, богословы столкнулись с проблемой. На Севере не было овец, и выражение «Агнец Божий» им было непонятно. Знаете, как его перевели?

— Оленёнок? — предположил я.

— Нет. У оленей гордый характер, они бывают строптивы. Нужен кто-то нежный. Доверчивый. Правильный ответ — тюлень. Смеётесь? Смейтесь, смейтесь. Юный тюлень Божий — как вам?

Посмеялись. Э. Д. всплеснула руками.

— Обещала напоить вас чаем, а сама сижу.

Встала, прошла на кухню. Крикнула оттуда:

— Вам какой?

— Любой.

Вернулась с заварочным чайником.

— Пока заваривается, пойдёмте, покажу вам комнаты. Обратите внимание: литография середины восемнадцатого века. Дедушка нашёл её у какого-то лавочника, когда был ещё студентом. Заплатил, кажется, сорок копеек. Помните у Гоголя рассказ про художника, который купил портрет? Когда читала, представляла себе нашего дедушку. Вот здесь кабинет моего мужа. Он умер уже давно. У нас с мужем большая разница в возрасте. В тридцатые годы гэбэшники разменяли его родителей ни за грош. Мальчика спас дядя, да и то случайно. В общем, он много ездил по стране, от одних родственников к другим. Когда вернулся в Ленинград, ему было двадцать пять. Стал искать вещи родителей. Кое-что нашёл. Копия Брюллова. Узнаёте? «Итальянский полдень», верно. Кресло. Резные драконы на спинке. Муж выкупил эти вещи у бывшей соседки. Есть ещё канцелярский прибор. Поможете достать с полки? Благодарю. Морёный дуб. Мне очень нравится вот этот вырезанный из дерева человечек. Присел и рассматривает что-то на дороге. Как будто нашёл монету. А вам кто приглянулся?

— Глаза разбегаются. Не могу выбрать. Может быть, эта… обезьянка? У неё ваше выражение лица.

— Обезьянка? Выглядит как настоящая старая ведьма. Хорошего же вы мнения обо мне. Давайте поставим прибор на место. Спасибо. Пойдёмте. Есть ещё одна комната, моя спальня. Но там ничего интересного, только зеркальный шкаф с короной. Дамские штучки. О! Чай почти остыл. Не поможете включить чайник?

— Когда выходите на работу?

— К сожалению, не выхожу. Готовлюсь к следующей операции. Но мы ещё успеем увидеться. Ровно через неделю, если ничего не случится, я в вашем распоряжении.

— Ваши родные знают, что вы снова ложитесь в больницу?

— Знают. Дочь в Америке, у неё там клиника. Но есть скайп. По скайпу можно болтать за ужином, праздновать Новый год… Пьянствовать по скайпу, говорят, очень забавно.

— Можно я… навещу вас?

— Не дай бог. Буду выглядеть страшней атомной войны. Вы уже и забыли, что я, ко всем прочему, ещё и женщина.

— Не забыл.

— Как выйду из больницы, жду вас у себя. Хочу быть уверена, что вы в стойкой ремиссии.

— Обязательно позвоню.

— Позвоните. Ещё не знаю, вернусь ли я в клинику и на кафедру. Может быть, мне тоже, как и вам, придётся уйти на отдых.

— Чем займётесь?

— Трудно начинать что-то новое… Я не рассказывала вам, как принялась коллекционировать старые вещи? Представьте себе, хожу по антикварным лавкам! Там всё такое же старое, как я сама. Покупаю только то, что напоминает мне обстановку отцовского кабинета. Знаете, после войны от наших вещей почти ничего не осталось. Иногда мне кажется, что я вижу ту самую мебель, которая стояла у нас дома, когда я была совсем маленькая. Начала собирать коллекцию. Хочу обставить квартиру так, как это было при отце. Подумываю устроить здесь его музей. Недавно видела один красивый стеллаж и витрину с бархатом под стеклом. Туда можно поместить его записи. Разбираю архивы. Если наступит день, когда я пойму, что никогда больше не выйду на работу, — моим единственным делом будут бумаги отца и его музей.

— Звучит впечатляюще.

— Вы тоже найдите себе какое-нибудь простое занятие. Если на первых порах уделите ему чуть больше времени, то не заметите, как оно разрастётся в вашей жизни до невероятных размеров. Словно укроп на грядке. Знаете, как он растёт? Будто сорняк, хотя на самом деле благородное растение. Лесбийские девушки в Греции украшали