Долгая прогулка - Стивен Кинг

Небо немного прояснилось, но оставалось облачным. Дорога поддождем превратилась в черное зеркало, и Гэррети почти видел в ней искаженноеотражение собственного лица. Он прижал руку ко лбу — лоб пылал. Джен, о Джен…Знала бы ты… Парень с болью в боку, Клингерман, начал кричать. Гэррети вспомнилтот Длинный путь, который он видел — как раз во Фрипорте, — и участника,который монотонно твердил: «не могу, не могу, не могу». «Клингерман, заткнись!»— взмолился он про себя.

Но Клингерман все шел, продолжая стонать и вскрикивать,прижав руки к боку, а часы Гэррети продолжали идти. 8.15. «Где ты, Джен? Я незнаю уже, что ты для меня, но я еще жив и хочу, чтобы ты была там. Очень хочу».8.30.

— Мы уже близко к этому чертову городу? — спросил Паркер.

— А тебе-то что? — спросил Макфрис. — Нас-то там никто неждет.

— Меня ждут девушки повсюду, — сказал Паркер. — Толькопосмотрят, так и сразу писают в штанишки, — его лицо осунулось и вытянулось,оставив от прежнего Паркера только тень.

8.45.

— Помедленнее, приятель, — сказал Макфрис. — Оставь силы довечера. — Не могу, — отозвался Гэррети. — Стеббинс сказал, что ее там не будет,я должен убедиться, что она там. Я должен…

— Не бери в голову. Стеббинс, чтобы выиграть, напоитсобственную мамашу лизолом. Она будет там.

— Но…

— Никаких «но», Рэй. Успокойся и жди.

— Иди ты со своими погаными утешениями! — выкрикнул Гэрретии потер горящий лоб ладонью — Извини… Это так вырвалось. Стеббинс еще сказал,что на самом деле я хочу увидеть только свою мать.

— А ты не хочешь?

— Черт, конечно, хочу! Что ты думаешь… Не знаю. Когда-то уменя был друг, и мы с ним… Сняли одежду… И тогда она…

— Гэррети — Макфрис положил руку ему на плечо. Клингерманвсе стонал, и какой-то толстяк из толпы спросил, не нужен ли ему«Алка-Зельцер». Шутка вызвала общий смех. — Ты теряешь контроль. Успокойся. Ты…

— Не тронь мою спину! — заорал Гэррети и, сунув в рот кулак,больно, до крови, укусил его. Потом добавил. — И вообще не тронь меня.

— Ладно, — Макфрис отошел.

Было девять часов — уже в четвертый раз. Их оставалосьдвадцать четыре, и они входили во Фрипорт. Впереди был кинотеатр, где они сДжен часто бывали. Свернув направо, они оказались на дороге № 1 — последнейсвоей дороге. Дождь не переставал, но толпа все так же стояла вокруг. Кто-товключил пожарную сирену, и ее вой сливался со стонами Клингермана. Волнениенаполнило вены Гэррети. Он слышал, как гулко бухает его сердце. Снова кричалиего имя (Рэй — Рэй — иди скорей!}, но знакомых лиц пока не было видно.

К нему тянулись руки, и одна из них, тощая и коричневая,чуть задела его. Он отскочил, будто его затягивало в молотилку. Никакихпризнаков матери и Джен. Стеббинс был прав… А если они и здесь, как онразглядит их в этой людской массе?

Стон вырвался из его груди. Он споткнулся и едва не упал.Стеббинс был прав. Ему хотелось упасть прямо здесь, не идти дальше. Зачемтеперь идти? Сирена выла, толпа вопила, Клингерман стонал, а его собственнаяизмученная душа колотилась о стенки черепа в поисках выхода.

Я не могу идти. Не могу, не могу, не могу.

Где я? Джен? Джен?.. ДЖЕН!

Он увидел ее. Она махала голубым шарфом, что он подарил ейна день рождения, и дождь блестел на ее волосах, как жемчуг. Рядом стояла егомать в своем черном пальто. Толпа сдавила их, и они беспомощно покачивалисьвзад-вперед. Над плечом Джен идиотски стрекотала телекамера.

Чья-то рука потянула его назад. Макфрис. Солдат бесцветнымголосом вынес им обоим предупреждение.

— Не ходи туда! — кричал Макфрис прямо в ухо. Острый ланцетболи вонзился в голову Гэррети.

— Пусти!

— Не допущу, чтобы ты убил себя, Рэй!

— Пустиииии!

— Ты хочешь умереть у нее на руках?

Джен плакала. Он видел слезы на ее щеках. Он вырвался отМакфриса и опять пошел к ней. Он плакал. Он любил ее.

Рэй, я тебя люблю.

Он видел эти слова на ее губах.

Макфрис снова поймал его за руку. Краем глаза он увидел свойкласс под школьным знаменем и среди них самого себя, кусок прошлогоднейфотографии, и он улыбался и махал самому себе.

Второе предупреждение.

Джен!

Она потянулась к нему. Их руки встретились.

В одной руке он сжимал холодную руку Джен, в другой рукуматери. Он дошел до них. Дошел.

И тут рука Макфриса рванула его назад. О жестокий Макфрис!

— Пусти! Пусти!

— Идиот, ты ненавидишь ее? Ты что, хочешь, чтобы тебя застрелилиу нее на глазах? Чтобы она запачкалась твоей кровью? Пошли скорее!

Он сопротивлялся, но Макфрис был сильнее. В глазах Дженпоявилась тревога, и ее губы беззвучно шептали:

“Иди! Иди же!”

“Конечно, надо идти, — подумал от тупо. — Я же их гордость".В эту минуту он и правда ненавидел ее.

Третье предупреждение. Теперь на лицах матери и Джен былапаника.

Рука матери закрыла лицо, и он вспомнил, как руки Барковичапротянулись к горлу и начали его раздирать.

— Если ты собрался сделать это, то сделай за углом, идиотпаршивый! — крикнул Макфрис. Макфрис ударил его, ударил сильно.

— Ладно, — Гэррети пошел. — Ладно, все, видишь, я иду, пустименя, — он плакал.

Макфрис шел следом, готовый опять поймать его.

У поворота Гэррети оглянулся, но они уже потерялись в толпе.Он подумал, что никогда не забудет этого выражения паники на их лицах. Все, чтоему удалось увидеть, — мелькнувший над головами голубой шарф.

Он повернулся и пошел прочь.

“Пролилась кровь! Листон спотыкается! Клэй изматывает егокомбинациями! Клэй его убивает! Клэй его убивает! Леди и джентльмены, Листонпадает! Сонни Листон упал! Клэй прыгает… Кричит… О, леди и джентльмены, япросто не знаю, как описать эту сцену!"

Комментатор на втором поединке Клэя и Листона

Таббинс сошел с ума.

Таббинс был коротышка в очках и с лицом, усыпаннымвеснушками. Он постоянно подтягивал джинсы и мало говорил, на, в общем, былвполне терпим, пока не спятил.

— Блудница! — орал он дождю, запрокинув лицо вверх, иструйки воды текли ему в рот и глаза. — Блудница Вавилонская пришла к нам! Оналегла на улицах и раскинула ноги свои на камнях мостовых! Скверна! Скверна!Бегите от нее! На устах ее мед, но в сердце ее гниль и нечистота!