Айседора Дункан - Морис Левер

Несчастный скрипач со слезами на глазах пришел к ней в гримерную, умоляя:

— Позвольте мне, мадам, хотя бы один раз продирижировать оркестром.

— Нет, сударь, — сухо отвечала она, — я сожалею, но это выше моих сил.

В конце концов заменить мэтра согласился Габриэль Пьерне[33].

И вот теперь Колонн прислал Айседоре именно Капле. Она была возмущена и, увидев его с чемоданом, вскричала:

— Как, это вы? Что, в Париже не нашлось пианиста?

— Извините, мадам, — забормотал он, — но мэтр сказал, что вам нужен…

— Я просила прислать пианиста, а не скрипача.

— Но я… и пианист… и еще сочиняю камерную музыку, — добавил он, опуская глаза.

Через несколько дней Зингер заболел воспалением легких, что потребовало постоянного присутствия врача и медсестры. Айседоре пришлось переместиться в изолированную комнату в другом конце замка, причем ей было велено ни в коем случае не беспокоить больного. Зингер не столько страдал от болезни, сколько от страха смерти и поэтому боялся выходить из дома. Целыми днями он лежал в постели, питался только макаронами без масла и соли, а медсестра каждый час мерила ему давление.

Тем временем Айседора оказалась практически в одиночестве, В замке были только Лоэнгрин, ощущавший себя на краю могилы, и Капле, отвращение к которому у нее возрастало с каждым днем. Настолько, что она отгораживала рояль ширмами, чтобы не видеть его, пока танцует. Но по причине, недоступной рассудку, а объяснимой только движениями сердца, чем большее отвращение она к нему питала, тем сильнее была его страсть. Он не смел объясниться, лишь бросал в ее сторону умоляющие взоры, выводившие ее из себя. Его скромность, неловкость и неустанная предупредительность, какой он ее окружал, вызывали в ней такое же отвращение, как и его внешность.

В ту пору в замок приехала на несколько дней старая подруга Лоэнгрина, графиня де Эд. Она слышала, что Андре Капле — гениальный композитор, ученик Дебюсси, который предсказывал ему великое будущее, присутствовала при исполнении нескольких его квартетов. Ей было также известно, что он работает над большой ораторией «Зеркало Иисуса». Болезненно скромный, Капле, разумеется, ничего не говорил Айседоре о своих успехах. Но графиня де Эд, шокированная отношением Айседоры к одному из наиболее многообещающих французских музыкантов, упрекнула ее:

— Как можно проявлять такую жестокость по отношению к этому несчастному, слишком слабому, чтобы защититься, и к тому же обожающему вас?

— Что хотите, это выше моих сил. Я не могу смотреть на него. От одной мысли пожать ему руку меня тошнит.

Как ни старалась графиня объяснить ей, что Андре Капле — один из великих композиторов XX века, это ничего не изменило. Однажды мадам де Эд предложила совершить после ланча прогулку на машине по окрестностям замка.

— Возьмем с собой Капле, это доставит ему удовольствие.

— О нет, ни за что! Ехать в машине рядом с этим уродом? Вы хотите меня доконать?

— Ну, Айседора, сделайте над собой усилие. Пожалуйста, для меня…

В конце концов Айседора дала себя уговорить и через пять минут уже была на заднем сиденье, зажатая между графиней и робким воздыхателем. Как всегда, шел проливной дождь. Все молчали… Айседора сердито уставилась в спину шофера, графиня рассеянно улыбалась, глядя в окно, а музыкант постукивал пальцами по колену, бросая робкие взгляды в сторону своего кумира. Примерно через полчаса Айседора, не в силах больше вытерпеть нервное напряжение, попросила водителя возвращаться. Шофер решил воспользоваться тем, что дорога свободна, и круто развернул машину, отчего Айседора оказалась в объятиях соседа. Она вырвалась, посмотрев на него уничтожающим взглядом, и вдруг, подчиняясь необъяснимому порыву, поцеловала в губы человека, которого еще несколько секунд до этого третировала, как зачумленного.

Что произошло? Почему его безобразное лицо, лишенное и намека на обаяние, приобрело вдруг сходство с Аполлоном? Почему эти невыразительные глаза вдруг зажглись огнем гениальности? Почему этот музыкант-неудачник молниеносно сравнялся с Бетховеном и Вагнером? Почему? Почему? Почему? Айседора не ищет ответа на эти вопросы. Просто она знает, что любит Капле, как любят грозу, освобождающую чувства, как любят небо, освобождающее ум, как она любит свое тело, освобождающее душу — Ненависть? Любовь? Все это слова, одни лишь слова, они ничего не значат, думает она. Ненависть к Андре Капле? Это была попытка противостоять тому бурному течению, которое несло ее к этому человеку и бросило, в конце концов, в его объятия, несмотря на сопротивление. Она начинает понимать, что для нее любовь и желание будут всегда синонимами. Поцелуй в губы «прокаженного» Капле — это своего рода перелом в ее жизни. Становясь его любовницей, она окончательно овладевает своим другим «я», о существовании которого она словно и не подозревала. До того дня, когда автомобиль сделал резкий разворот на сельской дороге недалеко от английского замка.

В конце лета Айседора вернулась в Париж вместе с Зингером, совершенно здоровым, но более чем когда-либо опасающимся смерти, после того как побывал вблизи от нее. Опыт супружеской жизни продлился не более двух месяцев и закончился полным провалом. Совместная жизнь продолжалась, но Зингер отказался от идеи женитьбы.

Теперь надо было вернуться к работе и найти помещение для школы танца. Зингер хотел, чтобы она находилась на юге, в Болье-сюр-Мэр, но Айседора находит такое решение непрактичным из-за большой удаленности. Ей сообщили, что продается особняк художника Жервекса, прославившегося портретами особ из высшего общества и обнаженными фигурами в фиолетовых тонах. Это большое современное здание в Нейи-сюр-Сен, дом 68 по улице Шово, не очень красивое, но окруженное прекрасным парком. Зингер тотчас покупает его и дарит Айседоре. А она устраивается там с детьми, ученицами, Элизабет и недавно приглашенным молодым музыкантом по имени Генер Скенэ.

Бывшая мастерская художника занимает обширное помещение с высокими потолками, напоминающее часовню. Айседора: велит затянуть его своими знаменитыми голубыми занавесями. Там она танцует дни и ночи напролет под аккомпанемент Скенэ. Дети с няней живут во флигеле, среди парка, и музыка не нарушает их сна.

Поль Пуаре стал завсегдатаем их дома, он рисует эскизы туник для выступлений Айседоры и для нее же — изысканные выходные платья. Именно ему в ноябре 1912 года она заказывает оформление мастерской в персидском стиле в связи с предстоящим большим приемом, который Лоэнгрин задумал устроить для великосветского Парижа. Показав хозяйке дома свои наброски и планы, Пуаре присылает плотников, обойщиков, портных, и через неделю как по мановению волшебной палочки вырастает дворец из «Тысячи и одной ночи». Пол устлан пушистыми восточными коврами, сама «часовня» превращена в тропический сад под сине-золотым балдахином, со столиками на две персоны, расставленными так, чтобы парочки могли без помех наслаждаться уединением за рядами экзотических растений. Посередине — изящный, как на персидских миниатюрах, фонтан, вода из которого бьет прямо из-под земли и дождем ниспадает в бассейн из хрусталя, переливающегося всеми цветами радуги. Но особенно поработал Пуаре над оформлением мезонина, где он решил поместить потайную комнату, сосредоточив в ней все наслаждения Востока. Тяжелые занавеси из черного бархата ниспадают до пола, отражаясь в широких зеркалах, усыпанных золотыми звездами и покрывающих стены. Повсюду расставлены мягкие диваны с шелковыми подушками, шитыми золотом, располагающие к гаремной неге. Окна заколочены, а двери, покрытые серебристыми пластинами с геометрическими рисунками и украшенные двойным черным крестом, напоминают этрусские погребения.