Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт

Роб Гилсон отчасти предвидел проблему. «Меня поражает, насколько незначительный урон наносит один отдельно взятый снаряд, выпущенный из, скажем, 4,2-дюймового орудия, – писал он домой. – Если такой снаряд взорвется на открытой местности, то образует совсем неглубокую, небольшую ямку да землю слегка расшвыряет… Но непохоже, чтобы ее радиус сильно превышал два ярда; такой снаряд может взорваться перед самым бруствером, или прямо на нем… и ни малейшего вреда не причинить… А с другой стороны, если снаряду случится угодить прямо в траншею, среди людей он таких бед наделает, каких я и вообразить не мог».

Как только огненный вал сместился с передовых линий вглубь, немцы выскочили из блиндажей, где, скорчившись, в страхе прятались всю неделю, и взялись за оружие. Нейтральная полоса здесь достигала шести сотен ярдов в ширину, но солдаты из первых трех «эшелонов» «Кембриджширцев» гибли, не преодолев и первой сотни ярдов. Они падали «прямо как колосья под серпом жнеца», вспоминал впоследствии один из солдат под началом Гилсона. Пули били с такой силой, что люди прокручивались на месте и оседали в странных, неестественных позах; ощущение было такое, словно на человека обрушилось полдома. Тех, кого пощадили пули, добивали вражеские снаряды. Но наступление каким-то непостижимым образом продолжалось: солдаты пригибали головы, словно шли навстречу урагану. К тому времени как Гилсон вывел свой взвод, пулеметчики уже пристрелялись и били все точнее.

Некогда Роб Гилсон описал «ничейную землю» как «абсолютнейшую из преград, которую только можно возвести между людьми». О подробностях того, что там произошло, по-видимому, остается только гадать. Однако один из его приятелей, капитан, получивший пулевое ранение спустя десять минут после того, как сам оказался на нейтральной полосе, уверял, что своими глазами видел, как Гилсон ведет своих солдат вперед «совершенно спокойно и уверенно». Для Брэднема, денщика Роба, время и расстояние до бесконечности растянулись: как он впоследствии вспоминал, около девяти утра Гилсон все еще продвигался вперед и уже прошел несколько сотен ярдов (таким образом он должен был бы оказаться уже на немецких позициях), когда Брэднем и сам был ранен и громко закричал; но жестокий приказ не оставлял места сомнениям: наступление следовало продолжать любой ценой. Затем выбыл из строя старый майор Мортон, близкий друг Гилсона. Рота осталась без командира, и прямо посреди нейтральной полосы Гилсон получил приказ майора принять командование. Он принял приказ к исполнению и снова двинулся было вперед, словно на параде, но тут и он сам, и старшина Брукс были убиты разрывом снаряда. Отползший назад рядовой сообщил раненому Брэднему, что его лейтенант погиб. Позже еще один из солдат рассказывал, что нашел Гилсона позади, в передовом окопе, как если бы он сам туда как-то добрался или его оттащили, но признаков жизни он не подавал.

Далеко оттуда отец Роба Гилсона, директор школы короля Эдуарда, готовился к проведению ежегодного спортивного праздника. Сестра Роба Молли должна была подавать чай родителям мальчиков. Его мачеха Донна обычно вручала призы, но в этом году решила устроить себе передышку и собиралась «насладиться тихим, чудесным вечером» дома.

«Надеюсь, когда мы окажемся в окопах, мне никогда не придется командовать ротой», – некогда говорил Гилсон. Такая ответственность была ему не по душе, и однако ж в последние минуты своей жизни ему пришлось повести людей, которых он любил и которые любили его, фактически на верную смерть. Сколько раз говорил он своим сослуживцам, что предпочел бы погибнуть «в настоящей битве, а не от снаряда или шальной пули в окопах». Но он был мягкосердечным эстетом, оказавшимся в эпицентре сущего кошмара. Его приятель Эндрю Райт, сослуживец в составе «Кембридширцев», рассказывал отцу Гилсона: «Это была последняя, но не первая победа решимости над его чувствительной натурой – только тот по-настоящему храбр, кто идет навстречу чему угодно, вполне осознавая [собственную] трусость».

Гилсон погиб, не успев увидеть весь масштаб катастрофы того дня. Более пятисот «Кембриджширцев» были убиты или получили ранения. Из шестнадцати офицеров батальона погибли Гилсон и еще трое, двое пропали без вести и лишь один, Райт, вышел из боя без единой царапины. «Ничейную землю» повсюду усеивали мертвые тела. Дюжина «Кембриджширцев» прорвалась к краю одного из вражеских редутов, но попала под залп огнемета, и все погибли страшной смертью. Другим удалось пробиться за немецкие укрепления, где они оказались безнадежно отрезаны от своих. Позже в течение дня немецкие пулеметчики методично прочесали перекрестным огнем нейтральную полосу, добивая раненых и отставших добровольцев китченеровских армий.

В воскресенье, 2 июля 1916 года, Толкин побывал на мессе – перед переносным алтарем на поле в Варлуа. Батальонный священник Мервин Эверз принадлежал к англиканской церкви и, при всей своей жизнерадостности, католиков не жаловал. Для католиков бригады, таких как Толкин, службы проводил капеллан Королевских ирландских стрелков. По слухам, британцы захватили все немецкие передовые рубежи, но официального подтверждения так и не поступило. В течение всей субботы по главной дороге в направлении фронта бесконечной чередой шли войска и ехали нагруженные машины. Навстречу им тоже кто-то попадался, в том числе горстка немецких военнопленных, но, по всей видимости, весь колесный транспорт использовался для того, чтобы доставить раненых во временный госпиталь в Варлуа. Такими же темпами исход продолжался и в воскресенье, на второй день битвы. Порою воцарялась тишина, нарушаемая только гулом аэропланов (два таких самолета провели над деревней ближний воздушный бой с неясным исходом), но то и дело вдалеке начинала грохотать оглушительная артиллерийская пальба. Во второй половине дня поступили первые официальные сообщения о развитии наступления: по-видимому, «довольно расплывчатые».

В течение этих дней Толкин и Ланкаширские фузилёры оставались в боевой готовности. Поползли слухи, будто их отправят в окопы под занятую немцами деревеньку Тьепваль, но когда в понедельник 3 июля бригада покинула Варлуа, отбыла она в Бузенкур, деревню в трех милях за линией фронта. Когда в вечерних сумерках она двинулась в путь, мимо проковыляли остатки разгромленной Хайлендской дивизии: заросшие щетиной, с ног до головы в грязи, измученные люди шли вразброд и цеплялись друг за друга, чтобы не упасть.

Три мили – расстояние небольшое. Перед самым рассветом, пока Толкин отсыпался в какой-то лачуге, немецкая пушка обстреляла Бузенкур. Теперь он оказался на Западном фронте – и впервые попал под огонь. Крохотную деревушку не задело – и это было к счастью, поскольку солдаты набились в каждый дом, погреб, амбар и сад. Когда разразилась гроза, рядовые из толкиновского батальона, устроившиеся на ночлег в поле, вымокли насквозь. Весь следующий день, 4 июля, лило как из ведра; все так и просидели до ночи в четырех стенах, потому что в деревушке никому не разрешалось высунуть и носа из-под прикрытия деревьев, чтобы враг не заметил. Но с гребня неподалеку, точно с трибуны, открывался отличный вид на линию фронта – на склон холма чуть восточнее, по другую сторону лесистой долины реки Анкр, где видно было, как среди немецких траншей рвутся снаряды. Небо выглядело ничуть не приветливее. Над передовой, как говорил Толкин, «немецкие привязные аэростаты… разбухшие и угрожающие, постоянно нависали над горизонтом». Люди прибывали сотнями – в основном чтобы перевязать раны, но были и страшно изувеченные. Дивизия Роба Гилсона в первый день битвы на Сомме понесла самые тяжелые потери, а по всему британскому фронту потеряли убитыми и ранеными 57 000 человек: из 100 000, вступивших на нейтральную полосу, 20 000 были убиты и вдвое больше получили ранения. На второй день потери составили еще 30 000 человек.