Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Услышав ответ Сянди, матушка закачалась и медленно сползла на пол.

В это время из-за двери донёсся громкий сиплый голос:

— Давай, пойдём уже, барышня, сколько мне здесь прохлаждаться, тебя дожидаясь!

Опустившись на колени, четвёртая сестра поклонилась матушке в ноги. Потом встала, погладила по голове пятую сестру, потрепала по щеке шестую, щипнула за ушко восьмую и торопливо чмокнула меня в щёку. Потом всё же ухватила меня за плечи и качнула из стороны в сторону. На лице её отразилась буря эмоций, оно напомнило мне цветки сливы в снегопад.

— Эх, Цзиньтун, Цзиньтун, расти большой и вырастай скорей, у семьи Шангуань только на тебя и надежда! — Она окинула взглядом комнату, и из горла у неё вырвался тоненький, как писк цыплёнка, всхлип. Прикрыв рот рукой, будто её тошнило, она опрометью бросилась к двери.

Мы думали, что по возвращении обнаружим лишь трупы Линди и Шангуань Люй, но всё оказалось совсем не так. Жизнь во дворе кипела. Под стеной дома двое молодцов, склонив свежевыбритые головы, усердно починяли одежду. Было видно, что мастерства в обращении с иголкой и ниткой им не занимать. Двое других рядом, тоже сверкая бритыми затылками, со всем усердием чистили большие чёрные винтовки. Ещё двое расположились под утуном: один стоял, в руке у него поблёскивал штык; другой сидел на табуретке с белой тряпицей на шее, склонив мокрую голову, всю в мыльной пене. Стоявший время от времени приседал, несколько раз вытирал штык о штаны, потом свободной рукой брался за намыленные волосы и словно прицеливался штыком — куда бы его вонзить. Потом, пригнувшись и отставив зад, проводил штыком от макушки к затылку, снимая намыленные волосы, — появлялась сверкающая белизной полоска кожи. Ещё один раскорячился перед корнями старого вяза, там, где у нас раньше хранился арахис. За спиной у него высилась целая поленница наколотых дров. Он заносил над головой наточенный топор на длинном топорище, на какой-то миг задерживал это сверкающее орудие в воздухе и, крякнув, с силой опускал, глубоко загоняя лезвие в старые корни. Упёршись ногой в основание дерева, он двумя руками раскачивал топор и не без труда вытаскивал его. Потом отступал на пару шагов, принимал прежнюю позу и, поплевав на руки, вновь заносил топор. Корни с треском разлетались; одна щепка, словно осколок снаряда, угодила в грудь Паньди. Пятая сестра пронзительно вскрикнула. Те, кто чинил одежду и чистил оружие, подняли головы. Обернулись и парикмахер с дровосеком. Попытался вскинуть голову и тот, кого брили, но парикмахер попридержал его:

— Сиди спокойно.

— Тут нищие пришли, старина Чжан! — крикнул дровосек. — Еду просить, наверное.

Из нашего дома, наклонившись, быстро вышел человек в белом фартуке и серой шапке с изрезанным морщинами лицом. Рукава высоко закатаны, руки в муке.

— Попросите где-нибудь ещё, тётушка, — дружелюбно начал он. — Мы солдаты, на пайке, и подать вам что-то не получится.

— Это мой дом, — ледяным тоном проговорила матушка.

Все находившиеся во дворе на миг замерли. Сидевший с намыленной головой вскочил и вытер рукавом потёки с лица, обратив к нам громкое мычание. Это был старший немой Сунь. Он подбежал, издавая нечленораздельные звуки и размахивая руками. Видно, много чего хотелось ему сказать, но что именно — понять было невозможно.

Мы растерянно смотрели на его грубое лицо, и в душе у нас зарождались нехорошие предчувствия. Немой вращал желтоватыми белками глаз, толстый подбородок подрагивал. Повернувшись, он бегом направился в восточную пристройку и притащил оттуда щербатую фарфоровую чашу и свиток с птицей. Подошедший бритоголовый со штыком похлопал его по плечу:

— Ты их знаешь, Бессловесный Сунь?

Немой поставил чашу на землю, поднял одну из щепок, присел на корточки и вывел неровными разнокалиберными иероглифами: Это моя тёща.

— Вот оно что! — оживился бритоголовый. — Значит, хозяйка вернулась. Мы пятое отделение первого взвода отряда подрывников-железнодорожников. Я командир отделения Ван. Мы сюда на отдых прибыли, уж простите, что заняли ваш дом. Ваш зять — наш политкомиссар прозвал его Сунь Буянь, Бессловесный Сунь — боец добрый, храбр и бесстрашен в бою, мы берём с него пример. Сейчас освободим дом, тётушка. Лао Люй, Сяо Ду, Чжао Даню, Сунь Буянь, Цинь Сяоци! Быстро собрать свои вещи и очистить помещение!

Солдаты отставили дела и зашли в дом. Потом выстроились на дворе в шеренгу: за спиной — сложенные и крепко связанные одеяла, на ногах — обмотки и матерчатые туфли на толстой подошве, в руках — винтовки, на шее — мины.

— Прошу, тётушка, заходите, — пригласил командир. — Все здесь пока подождут, а я к комиссару за указаниями.

Все бойцы, даже старший немой, которого теперь звали Бессловесный Сунь, стояли навытяжку, как сосёнки.

Командир схватил винтовку и убежал, а мы вошли в дом. К котлу, в котором клокотала вода, была пристроена двухъярусная пароварка из камыша и бамбука, из её щелей вырывался пар; в очаге жарко пылали дрова. В воздухе стоял аромат пампушек. Пожилой повар, с виду очень добродушный, подбросил ещё дров, виновато кивнув матушке:

— Вы уж не серчайте, мы тут без вашего согласия печку переделали. — И указал на глубокий жёлоб под очагом. — Эта штука получше десятка мехов будет. — Пламя гудело с такой силой, что у нас появились опасения — не расплавится ли у котла днище. На пороге сидела раскрасневшаяся Линди и щурилась на вылетавшие из щелей в пароварке струйки пара. Пар поднимался вверх, принимая самые разнообразные формы, и чем дольше за ним наблюдать, тем красивее он кажется.

— Линди! — позвала матушка.

— Сестра! Третья сестра! — подхватили пятая и шестая сёстры.

Линди бросила на нас отсутствующий взгляд, будто мы не были знакомы вовсе или же ни на минуту не расставались.

Матушка провела нас по чисто прибранным комнатам, но нам было как-то неловко, мы будто стеснялись, и она решила снова выйти во двор.

Солдаты так и стояли в одну шеренгу. Немой начал строить нам гримасы. Маленький пащенок Сыма бесстрашно подошёл к солдатам и стал трогать их крепко затянутые обмотки.

Вернулся их командир, а с ним мужчина средних лет, в очках.

— Это наш комиссар Цзян, тётушка, — представил его командир.

Среднего роста, с белой, чистой кожей, тщательно выбритый, комиссар был перепоясан широким кожаным ремнём, а из нагрудного кармана торчала ручка с золотым пером. Он вежливо кивнул нам и достал из кожаного мешочка на бедре горсть каких-то разноцветных штуковин.

— Это вам, дети, леденцы, поешьте сладкого. — Он разделил их поровну, даже закутанной в соболью шубу девчонке досталась парочка, за неё их приняла матушка. Леденцы я пробовал впервые. — Надеюсь, тётушка, вы не будете возражать, если эти солдаты поживут у вас?

Матушка машинально кивнула.

Он поднял рукав, посмотрел на часы и крикнул: