Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Вот. Этого достаточно. Антоний налил немного растопленного красного воска на нижнюю часть листа фанниевой бумаги и приложил кольцо-печатку: в середине «Геркулес Непобедимый», а по краям «ИМП. М. АНТ. ТРИ.». Он велел изготовить кольцо после тех переговоров на речном острове в Италийской Галлии. Как он мечтал выгравировать «М. АНТ. БОГ АНТ.»! Но этому не бывать, пока жив Октавиан.

Конечно, перед свадьбой Антонию пришлось устроить мальчишник в доме Гортензия. Самодовольство Октавиана так раздражало его, что он не выдержал и нанес удар, приправленный ядом.

— Что ты думаешь о Сальвидиене? — спросил он хозяина дома.

При упоминании этого имени Октавиан принял восторженный вид. «Я и правда готов поверить, что втайне он гомик», — подумал Антоний.

— Самый лучший из хороших людей! — воскликнул Октавиан. — Он отлично справляется в Дальней Галлии. У тебя будут твои пять легионов, как только он сможет обойтись без них. Белловаки доставляют много неприятностей.

— Об этом я знаю все. Какой же ты дурак, Октавиан! — с презрением сказал Антоний. — Сразу после прибытия в Дальнюю Галлию этот самый лучший из хороших людей вступил со мной в переговоры, как бы ему переметнуться на мою сторону в нашей с тобой не-войне.

На лице Октавиана не отразилось ни удивления, ни ужаса. Даже когда его лицо сияло от любви к Сальвидиену, глаза в этом не участвовали. А когда-нибудь они участвовали? Антоний не мог припомнить ни одного такого случая. Глаза Октавиана никогда не выдавали его истинного мнения о чем бы то ни было. Они только наблюдали. Наблюдали за поведением всех вокруг, включая и его самого, словно глаза и ум находились в двадцати шагах от его тела. Как могли два этих ясных глаза быть такими непроницаемыми?

Октавиан заговорил спокойно, даже немного застенчиво.

— Антоний, ты считаешь его поведение изменой?

— Это как посмотреть. Перейти от одного римлянина с хорошей репутацией на сторону другого римлянина с такой же хорошей репутацией — это скорее вероломство, чем измена. Но если подобное поведение нацелено на разжигание гражданской войны между теми двумя равными римлянами, то это определенно измена, — с тайной радостью пояснил Антоний.

— У тебя есть доказательства, что Сальвидиена следует судить за измену?

— Целые таланты доказательств.

— И если я попрошу, ты представишь в суде эти доказательства?

— Конечно, — ответил Антоний с деланым удивлением. — Это мой долг перед соратником триумвиром. Если его обвинят, ты лишишься одного очень хорошего генерала, а для меня это станет удачей, верно? Естественно, я имею в виду, если бы была гражданская война. Но я не взял бы его даже легатом, Октавиан. Это ведь ты говорил, что изменников можно использовать, но нельзя любить их и доверять им. Или это говорил твой божественный папочка?

— Кто и что говорил, неважно. Сальвидиен должен уйти.

— Через Стикс или в вечную ссылку?

— Через Стикс. Думаю, после суда в сенате. Не в комиции — слишком людно. В сенате, за закрытыми дверями.

— Хорошая мысль! Но для тебя трудная. Тебе придется послать Агриппу в Дальнюю Галлию — это ведь отныне твоя часть триумвирата. Если бы она была моей, я мог бы послать туда любого из многих, например Поллиона. Теперь я пошлю Поллиона на помощь Цензорину в Македонию, а Вентидия использую, чтобы держать на расстоянии Лабиена и Пакора, пока я не смогу лично разобраться с парфянами, — сказал Антоний, сжимая нож.

— Абсолютно ничто не мешает тебе лично разобраться с ними прямо сейчас, — язвительно заметил Октавиан. — Что, боишься отойти слишком далеко от меня, Италии и Секста Помпея — именно в таком порядке?

— У меня есть веская причина быть около всех вас троих!

— Никаких причин у тебя нет, — резко оборвал его Октавиан. — Я ни при каких обстоятельствах не буду воевать с тобой, но с Секстом Помпеем я буду воевать, как только смогу.

— Наш пакт запрещает это.

— Вот уж нет! Секст Помпей объявлен общественным врагом, записан на таблицах как враг родины, в этом законе есть и твое участие, помнишь? Он не губернатор Сицилии или чего-то еще, он пират. Поскольку я отвечаю за продовольствие в Риме, мой долг поймать его. Он мешает свободному притоку зерна.

Пораженный смелостью Октавиана, Антоний решил закончить их беседу, если это можно так назвать. С иронией пожелав удачи, он направился к Павлу Лепиду, чтобы проверить слух, что брат триумвира Лепида скоро женится на дочери Скрибонии от Корнелия. «Если это правда, он воображает себя хитрым, — подумал Антоний. — Но это нисколько не приблизит его к ее огромному приданому. Октавиан разведется со Скрибонией, как только нанесет поражение Сексту, а это означает, что я должен сделать все, чтобы этот день не наступил никогда. Дать Октавиану одержать большую победу — и вся Италия будет боготворить его. Знает ли этот маленький червяк, что единственная причина, почему я остаюсь так близко от Италии, — желание, чтобы италийцы не забыли имя Марка Антония? Конечно знает».

Октавиан сел рядом с Агриппой.

— У нас опять неприятность, — с сожалением сообщил он. — Антоний только что сказал мне, что наш дорогой Сальвидиен находится в контакте с ним на протяжении уже нескольких месяцев, собираясь перейти на его сторону. — Глаза его стали темно-серыми. — Признаюсь, это было ударом. Я не думал, что Сальвидиен такой дурак.

— Это логичный для него поступок, Цезарь. Он — рыжий из Пицена. Разве таким можно доверять? Ему до смерти хочется быть большой рыбой в большом море.

— Это значит, что мне придется послать тебя управлять Дальней Галлией.

Агриппа был ошеломлен.

— Цезарь, нет!

— А кого еще, кроме тебя? Из этого следует, что сейчас я не могу пойти против Секста Помпея. Удача, как всегда, на стороне Антония.

— Я могу по пути построить верфи между Коссой и Генуей, но после Генуи я пойду по дороге Эмилия Скавра к Плаценции — недостаточно времени, чтобы на всем пути держаться берега. Цезарь, Цезарь, ведь я смогу вернуться домой только через два года, если справлюсь с этой работой!

— Ты должен хорошо выполнить эту работу. Я больше не хочу восстаний среди длинноволосых, и, по-моему, бог Юлий был не прав, когда позволил друидам заниматься своим делом. Кажется, это дело по большей части состоит в том, чтобы сеять недовольство.

— Я согласен. — Лицо Агриппы просветлело. — У меня есть идея, как навести порядок у белгов.

— Какая идея? — полюбопытствовал Октавиан.

— Расселить орды германских убиев на галльском берегу реки Рейн. Каждое племя, от нервиев до треверов, будет слишком занято, пытаясь прогнать германцев на их собственный берег реки, и у них не останется времени на восстание. — Агриппа задумался. — Хотел бы я, как бог Юлий, ступить на землю Германии!

Октавиан рассмеялся.

— Агриппа, если ты хочешь дать урок германским свевам, я уверен, ты его дашь. С другой стороны, убии нам нужны, так почему бы не подарить им хорошую землю? Они лучшие кавалеристы, какие есть у Рима. Все, что я могу сказать, мой самый дорогой друг, — я очень рад, что ты выбрал меня. Я могу перенести потерю сотни Сальвидиенов, но не вынесу потери моего единственного Марка Агриппы.