В поисках памяти - Эрик Кандель

Я научился доверять своим инстинктам, своему бессознательному чутью, как я поступил, когда выбрал аплизию. Чтобы стать зрелым ученым, нужно многое, но главным для меня было развитие вкуса, примерно так, как это бывает с умением наслаждаться искусством, музыкой, едой или вином. Для этого нужно научиться выделять важное. Я чувствовал, что у меня развивается вкус — умение отличать интересное от неинтересного, а среди интересного выделять выполнимое.

Четырнадцать месяцев, проведенных во Франции, не только были для меня источником научных радостей, но и преобразили нашу с Дениз жизнь. Нам так нравилось в Париже, а работать с аплизией оказалось так просто, что впервые за несколько лет я перестал работать по выходным и каждый вечер к семи часам уже приходил домой ужинать. Свое свободное время мы проводили, осматривая Париж и его окрестности. Мы стали регулярно ходить по музеям и галереям и после мучительных колебаний потратились на первые произведения искусства своей коллекции. Одним из них был прекрасный автопортрет маслом Клода Вайсбуха — эльзасского художника, недавно получившего премию лучшего молодого живописца года, который писал стремительными, нервными мазками, напоминающими стиль Кокошки. Мы также купили трогательную картину маслом «Мать и дитя», которую написал Акира Танака. Нашим самым большим капиталовложением был прекрасный офорт работы Пикассо, изображающий художника и его натурщиц, номер 82 из альбома «Сюита Воллара», опубликованного в 1934 году. Каждая из четырех натурщиц на этом чудесном офорте изображена в разном стиле. Дениз считала, что в трех из этих натурщиц узнает женщин, в разное время игравших важную роль в жизни молодого Пикассо: Ольгу Хохлову, Сару Мерфи и Мари-Терез Вальтер. Мы по-прежнему наслаждаемся, глядя на эти три прекрасные работы.

Французский вид аплизии, с которым работал Ладислав Тауц, добывали в Атлантическом океане. Система поставки моллюсков была не очень надежной, поэтому достать их в Париже было трудно. В связи с этим почти всю осень 1962 и зиму 1963 года мы были в Аркашоне — прекрасном курортном городке недалеко от Бордо. В Аркашоне я проводил большую часть своих экспериментов с аплизией, а затем анализировал полученные данные в Париже, где занимался также экспериментами на виноградных улитках.

Как будто несколько месяцев в Аркашоне сами по себе не были достаточным отпуском, Тауц, сотрудники его лаборатории и вся Франция считали, что месячный отдых в августе — это святое. Мы присоединились к этому мнению и сняли дом на Средиземном море, в итальянском городке Марина-ди-Пьетрасанта, примерно в полутора часах езды от Флоренции, и ездили оттуда во Флоренцию три или четыре раза в неделю. В другие праздники и выходные мы тоже совершали ближние и дальние поездки. Мы ездили в Версаль возле самого Парижа и в Каор на юге Франции, чтобы посетить монастырь, где Дениз прятали во время войны.

В Каоре мы поговорили с монахиней, которая помнила Дениз и показала нам фотографии общей спальни, где та ночевала, с десятью кроватями, аккуратно расставленными в два ряда, и фотографию Дениз вместе с другими девочками ее класса. Монахиня рассказала, что еще одна девочка в классе была еврейкой, но ни она, ни Дениз не знали этого друг о друге. Для их безопасности никому из учениц не сообщали, что среди них есть еврейки. Каждой из девочек-евреек мать-настоятельница втайне показывала подземный ход, по которому нужно было бежать, если придут гестаповцы искать евреек среди учениц.

Милях в двадцати от Каора, в крошечной деревушке, где было всего двести жителей, мы навестили булочника Альфреда Эмара и его жену Луизу, приютивших во время войны брата Дениз. Это был, несомненно, один из самых запоминающихся дней года, проведенного нами во Франции. Эмар был коммунистом и взял к себе брата Дениз не из любви к евреям, а из ненависти к нацистам. Но уже через несколько месяцев Жан-Клод так ему полюбился, что в конце войны ему было тяжело с ним расставаться. Родители Дениз поняли это и после войны каждое лето ездили в отпуск к Эмару и его жене.

Когда мы приехали их навестить, Эмар настоял на том, чтобы мы остались переночевать. За некоторое время до этого он перенес инсульт, из-за чего у него замедлилась речь, а левая сторона тела была частично парализована, и все же он был весел и необычайно гостеприимен. Он немедленно освободил для нас их с женой спальню и провел туда удлинитель, чтобы у нас было больше света. Несмотря на мои настойчивые попытки уговорить их остаться в своей спальне, Эмар и его жена настояли, что в лучшей комнате должны ночевать гости, то есть мы, а они будут спать на кухне. За ужином мы старались отблагодарить его за доброту множеством рассказов о том, как живет Жан-Клод, по которому Эмар по-прежнему — скучал даже спустя семнадцать лет.

Во время другой поездки, которую мы с Дениз не скоро забудем, мы остановились на ночь в Каркассоне — окруженном стенами средневековом городе на юге Франции. Мы приехали туда поздно вечером, и поиски комнаты стоили нам немалого труда. Наконец мы нашли свободную комнату в одной маленькой гостинице. Однако в этой комнате была только одна, довольно большая кровать. Мы положили Пола посередине, переоделись в ночную одежду и легли по обе стороны от него. Но Пол, привыкший спать один, немедленно взбунтовался и начал громко протестовать. Мы предприняли несколько попыток его успокоить, но, когда они не увенчались успехом, признали свое поражение и улеглись на полу по обе стороны от кровати. Поначалу мы с Дениз были рады добытой такой ценой тишине. Но, пролежав десять минут в дискомфорте, поняли, что уснуть там будет не так-то просто. Поэтому мы решили отказаться от роли прогрессивных родителей и стать поборниками дисциплины. Мы легли обратно в кровать и категорически отказались ее покидать. Через несколько минут снова наступила тишина, и мы втроем спокойно проспали до утра.

Жизнь во Франции также дала мне возможность регулярно видеться с моим братом. Когда мы прибыли в Нью-Йорк из Вены в 1939 году, Льюису было четырнадцать, и на протяжении всех своих школьных лет он был гордостью школы. Но, несмотря на свои интеллектуальные притязания, он чувствовал, что должен сосредоточить усилия прежде всего на зарабатывании денег для нашей семьи, потому что доходы отца были малы и Великая депрессия еще не закончилась. Поэтому он не стал готовиться к университетской карьере, а пошел в Нью-Йоркскую профессионально-техническую среднюю школу и получил там специальность полиграфиста, которая была ему по душе, потому что он очень любил книги. Во время обучения в этой школе и в течение двух лет учебы в Бруклинском колледже, он подрабатывал в типографии. Эта работа давала ему возможность принести денег в семью и забрать себе небольшой остаток, который позволял ему не забывать о своем пристрастии к вагнеровским операм — эту привычку он удовлетворял, покупая входные билеты. Когда ему было девятнадцать, его призвали в армию и отправили в Европу, где он участвовал в боях и был ранен шрапнелью во время наступления в Арденнах — отчаянной попытки германской армии сдержать продвижение американцев.

После окончания службы Льюис уволился в запас и получил звание лейтенанта. Ко всем военнослужащим относился закон о ветеранах 1944 года, дававший им возможность бесплатно обучаться в колледже, который они сами могли выбрать. Льюис вернулся в Бруклинский колледж и продолжил изучать там машиностроение и немецкую литературу. Вскоре после окончания обучения он женился на Элизе Вилькер, эмигрантке из Вены, с которой он познакомился в колледже, и поступил в магистратуру Университета Брауна по специальности «немецкий язык». В 1952 году он начал работать там над диссертацией по лингвистике, посвященной средневерхненемецкому языку. Когда его работа над диссертацией была в разгаре, а Корейская война еще продолжалась, Льюису предложили работу в американском посольстве в Париже. Он воспользовался этой возможностью, и в 1953 году они с Элизой приехали в Нью-Йорк навестить семью перед отплытием в Европу. Однажды вечером, пока они с Элизой где-то ужинали, у них вскрыли машину и похитили оттуда вещи, в том числе записи Льюиса и черновики диссертации. Вначале он пытался восстановить свою работу, но ему так и не удалось преодолеть эту непредвиденную задержку на пути своей научной карьеры.