В дебрях урмана - Александр Михайлович Минченков

он был столько времени?.. Где?.. Да, конечно, смотался сюда, перепрятал и решил нас кинуть… Вот же сволочь, стервец, дрянь, гнилой ублюдок!..»

— Хватит, Захар, клоуна играть, — выдавил со злобой Гребнев.

— Какого клоуна? Боря, золото спёрли суки! Кто?!

— А, кроме тебя, некому, чего ты тут комедию разыгрываешь? Куда перепрятал? Где оно?

— Что-что ты сказал?! Боря, ты чего умом тронулся?..

— Я не тронулся, а ты, смотрю, и есть сука! — кипел гневом Гребнев.

— Что-что ты сказал?! Да я, да я!..

— Покажи, говорю, куда перекопал, и разойдёмся как в море корабли. Одну треть забирай себе, остальное наше и ковыляй той же дорогой в свой Магадан.

Груздев во все глаза смотрел на такой оборот. «А ведь прав Борька, точно Захар нас кинул, вот ведь падла!.. Но играет, как взаправдашний…»

— Гнида вонючая, — прошипел Груздев.

— Вы что сговорились?! Да за такие слова башку снесу, быстро на место мозги обоим вправлю! — Захар крепко схватил в руки лопату, готовый нанести удар за обиду.

— Попробуй только. — Гребнев из голенища выхватил нож. — Попробуй, сука!

Вновь вылетевшее обидное слово из уст Бориса понесло Захара на него. Он сделал взмах, но Гребнев изловчился, левой рукой перехватил черенок, а правой ударил Захара в живот. Нож вошёл по самую ручку. Захар нелепо повернулся, зажмурил от боли глаза, свалился на землю и закорчился, стонал несколько минут и затих.

Всё произошло молниеносно, будто это до тонкостей отрепетированный спектакль, только с той разницей — жуткий и реальный.

Гребнев и Груздев смотрели на убитого и молчали. Из оцепенения вышли спустя минуту.

— Ведь кончил его в горячке, а золото-то где? Где?.. Где искать?.. Ушло вместе с ним… Вот же зараза! — С отчаянием Гребнев бросил лопату.

— Всю тайгу не перероешь, сваливать надо.

— Надо, Тихон, а что нам остаётся делать, твою мать? Подчищаем яму и туда его, — в подавленном настроении произнёс Гребнев, глядя на труп Хрусталёва.

Тело зарыли, лопату забросили в кусты, и, сколько хватало сил, побежали к реке.

Отдышались у самого берега.

— А чего двое, где третий? — спросил лодочник.

— Передумал возвращаться, уехал на прииски. Давай на баржу, что на угольном причале. Пошевеливайся, Степан, самоходка вот-вот отойдёт.

— Один момент, — засуетился Рощин и завёл двигатель.

Оттолкнулись от берега, и лодка взяла курс на причал.

Издали с теплохода послышался сигнал: «Отдать концы!» — значит, оно было готово к началу отчаливания, прозвучал гудок, и Груздев с Гребневым заволновались, это заметил Степан.

— Не переживайте, догоним. Пока концы отдадут, потом малые обороты возьмут, мы и подскочим.

Поравнявшись с бортом грузового сухогруза, Гребнев с Груздевым замахали руками и стали кричать. Их заметили, подали верёвочный трап. Закинув на палубу три рюкзака, сами с ловкостью кошки перебрались за ними.

— А я уж решил, что передумали. А где третий-то? — спросил капитан.

— Остался, передумал ехать, двое нас, — ответил Гребнев, стараясь не встретиться с глазами капитана.

— Двое, так двое, судовой труженик вас сейчас устроит, располагайтесь, путь длинный, потом поговорим, сейчас на фарватер нужно выходить, не до вас.

Глава 35

Гребневу с Груздевым выделили два места в кубрике.

— Мала конура, но места хватает, — оценил Гребнев.

— Главное, крыша есть, не лето на дворе, — сказал своё слово Груздев, определяя к месту свои вещи. — А с рюкзаком Хрусталёва что делать будем?

— Пусть пока лежит, потом разберёмся. Другое из головы не выходит: как это меня понесло, разозлился и… Но ведь никак не мог предположить, что Захар такой гнидой окажется. Вот ведь как, Тихон, жизнь обороты добавляет, в момент всё может перевернуть. Да так перевернуть, что от злости зубы сточить хочется…

— А ведь он мог и не закопать, а перевезти с кем-либо в иное укромное место. Помнишь, Захар вернулся чуток подшофе, с кем пил, с тем и замутил. Знать, настоящий друг-то его был здесь, в Якутске. Надо же тихушник гнилой, а мы вроде помогайлами выступили. Столько страху перетерпели, такую дорогу вынесли — и на тебе… — сокрушался Груздев.

— Не трави душу, Тихон, не трави, у меня до сих пор от этой твари руки трясутся.

В кубрик заглянул матрос.

— Вас капитан к себе на чай зовёт.

— Тебя как звать, моряк? — спросил Гребнев.

— Василий.

— Вася, а скажи, как капитана по батюшки звать?

— Иван Фёдорович.

— Ещё вопросы будут?

— Никак нет, товарищ матрос.

Василий исчез с улыбкой на лице, а Борис с Тихоном достали из рюкзаков бутылку водки, солёную свиную грудинку, что угостил перед отъездом их Колобков, и направились к хозяину самоходки.

Капитан встретил радушно.

— Проходите, присаживайтесь. Как говорят: в тесноте, да не в обиде.

— Иван Фёдорович, не возражаешь, если мы к столу что выложим? — спросил Борис.

— А что у вас там?

— Пузырёк водки и шматок сала.

— Вообще-то я крепкое не особо уважаю, и вам не советую эту гадость потреблять. Но за знакомство чуток можно, — согласился капитан. Достал три гранёных стопки, стаканы же, приготовленные под чай, отодвинул в сторонку. Нарезали хлеба и сало, разлили алкоголь по стопкам, дружно подняли.

— Вижу, в курсе, как меня величают, а как вас?

Гребнев и Груздев назвались и поочерёдно пожали шкиперу руку.

— Что ж, будем знакомы. — Иван Фёдорович выпил содержимое стопки, поморщился и отставил её к стаканам. — Всё хватит, это моя норма, а вы, ребята, как уж душа просит.

Закусили. Гребнев с Груздевым выпили ещё по одной и присоединились к питью чая. Горячий, обжигающий губы, чай ещё больше разогревал кровь, насыщенную алкоголем, отчего немного захмелели.

— А чего ваш друг так резко поменял решение, взял и остался, неужели срочно жениться на ком собрался? — Иван Фёдорович улыбнулся.

— Пожелал на прииски вернуться.

— Засосала, значит, его золотая лихорадка, так со многими бывает — на год приедут, потом на всю жизнь остаются — деньги притягивают.

— Так и заявил нам: чего, мол, без денег домой возвращаться, отпашу до конца сезона, а там видно будет. А нам в Якутии не нравится, морозы больно крепкие.

— Каждому своё. Я вот с детства мечтал моряком стать, так и стал им. Правда, по морю не ходил, а всё по реке, уже тридцать пять лет ноне будет, как плаваю.

— Ого, стаж приличный.

— Не маленький, годы идут, а работу бросать не хочется, нравятся мне Ленские берега, её столбы знаменитые. По Витиму не раз ходил, до Бодайбо. Слышали о Ленских приисках?

— Знаем такие, как не знать, туда и путь держим, родственники там живут, вот и хотим на какой прииск устроиться, — пояснил Груздев.

— Значит, и вам золото покою не даёт, надо же народ какой, чего вас к нему тянет, словно магнитом