Личный ущерб - Скотт Туроу

Впрочем, метод Шерма наводил на размышления. Он делил всех людей на две категории: богатых и бедных, черных и белых. Такое деление его возмущало, но отрицать определяющую роль этих факторов он считал лицемерием. Меня потрясло, что, когда присяжные удалились на совещание, Шерм не сомневался в оправдательном вердикте.

— Чего ты занервничал? — спросил он. — Мы выиграем это дело без проблем, потому что здесь просто один ниггер застрелил другого ниггера. Такое случается каждый день. Жюри получило от нас все, что нужно, чтобы их оправдать. Подумаешь, пьяные играли в кости, это ведь не то, когда к тебе вламываются в дом… Им вообще на них наплевать. Вот увидишь, не пройдет и двух часов, как этих двух ребят отправят домой. Но я не стану спорить даже на мелочь, что они не напьются сегодня же вечером и не пристрелят еще одного ниггера, а может, и двух.

Шерм нависал надо мной огромной массой — колоссальное лицо, широченный лоб, вытаращенные глаза. Он презирал меня не столько за то, что я белый, сколько за то, что я не видел очевидных для него вещей. И действительно, примерно через девяносто минут присяжные возвратились с вердиктом «невиновны».

Через некоторое время Шерм вдруг вознамерился занять судейское кресло. Это меня изумило, ведь он вел жизнь черного буржуа, не сильно отличающуюся от жизни Робби, — дорогие машины, бриллианты, шикарная одежда, — и я не мог вообразить его в роли спокойного справедливого судьи. Когда весть долетела до адвокатов, они пришли в ужас. В этой должности его не желали видеть ни белые, ни черные. Все происходило в начале восьмидесятых, когда малоимущий афроамериканский электорат требовал наличия своих представителей во властных структурах, и Шерма утвердили, несмотря на решительные протесты коллегии адвокатов. Тем более, что в его способностях никто не сомневался. Помню, мой приятель, Клифтон Беринг, наверное, самый уважаемый черный политик в округе, сказал: «Джордж, Краудерз, конечно, сукин сын. Но он тот сукин сын, который нам всем нужен».

В данный момент у него на рассмотрении находились два фиктивных иска Робби. Один, назначенный непосредственно ему, а другой — переданный от судьи Салливан. Первый иск «Кинг против Хардвика» был связан с сексуальным домогательством. Сюжет придумал Робби, видимо, вдохновленный историей дочери Констанцы и ее бывшего бойфренда. Молодая женщина, Оливия Кинг, работала секретаршей у Ройса Хардвика, администратора одной крупной фирмы, который был старше ее на двадцать лет. В первый год у них завязалась непродолжительная связь, но вскоре Оливия встретила мужчину, более подходящего по возрасту, и разорвала отношения. Для Хардвика это явилось большим ударом. Он буквально не давал ей прохода, то угрожал, то слезно молил. В конце концов, Оливия не выдержала и уволилась. Но свою возлюбленную Хардвик в покое не оставил, изводил бесконечными звонками, посылал ее новому боссу идиотские клеветнические письма, анонимные, но было ясно, что это от него. Отчаяние вынудило Оливию пожаловаться начальнице Хардвика, и та поручила адвокату фирмы провести дознание. В ходе беседы Хардвик признался во всем, но заявил, что это были просто шутки. Однако в этой фирме шуток не понимали, и Хардвика уволили.

На этом дело не закончилось. Когда Оливия подала на него в суд, он все отрицал. Существующие объективные свидетельства — записи телефонных разговоров и показания сослуживцев Оливии о том, как он подкарауливал ее у лифта, — Хардвик объяснял необходимостью уточнить информацию, которой располагала уволившаяся с работы секретарша. Что же касается его признаний адвокату фирмы, то Джеймс Макманис, адвокат, которого он нанял по этому делу, потребовал их в суде не учитывать, поскольку любые разговоры адвоката с клиентом считаются конфиденциальными. Макманис утверждал, будто разговор Хардвика с адвокатом фирмы попадает в эту категорию, ведь его клиент предполагал, что адвокат тогда действовал в его интересах, а не фирмы. Дебаты по этому вопросу между Робби и Макманисом почтенный судья Краудерз назначил на день дурака, первое апреля.

Надо отдать Шерму справедливость. В существе дела он всегда разбирался толково и быстро. Правда, говорил с большим нажимом и часто бывал груб с адвокатами. Вот и сейчас, прочитав бумаги, составленные Робби и Макманисом, он покачал громадной головой и требовательно осведомился у Джима:

— А где же ваш клиент? — Взирая на адвокатов с двухметровой высоты, Шерм напоминал Зевса. Он пронзил Макманиса пристальным взглядом. — Мистер Макманис, вы хотите, чтобы я отказал в этом иске?

— Да, сэр, — взволнованно пробормотал Джим.

— По причине, что ваш клиент обоснованно предполагал, будто ведет с адвокатом фирмы доверительный разговор, который попадает под иммунитет отношений адвокат-клиент. Именно это сказано в вашем ходатайстве?

— Да, сэр.

— И вы хотите, чтобы я верил вам на слово?

— Сэр, но…

— Мне показалось, мистер Макманис, что вы намерены сейчас начать пересказ доводов своего клиента. Или я неправильно понял, и он выступит сам? — Краудерз всегда ликовал, когда ему удавалось прижать адвоката, хотя бы чуть-чуть. Вступать с ним в дискуссию все равно, что мочиться против ветра. — Так где ваш клиент? — повторил он.

В этот день мистера Хардвика в зале суда не оказалось, и слушания отложили на неделю.

Джим немедленно позвонил в Вашингтон, чтобы там подобрали специального агента на роль администратора фирмы. Но вмешался ККСО. Одно дело, когда Робби и Джим разыгрывают тяжбы по фиктивным искам с участием Краудерза и других судьей, относительно которых ведется расследование (в юридической практике оперативные мероприятия такого рода уже давно признаны законными), а другое — когда агент ФБР дает показания под присягой, заявляет, что он Ройс Хардвик, и излагает заведомо ложные факты. Это уже было похоже на лжесвидетельство. В связи с этим из ККСО пришло распоряжение: агента отменить.

Вначале Макманису и Сеннетту пришлось провести переговоры в Верховном суде, после чего разрешение дала сама Джанет Рино[34]. И вот, наконец, утром восьмого апреля в офисе Макманиса появился агент, назначенный на роль Ройса Хардвика. Унылый джентльмен с каменной челюстью.

Джим очень волновался, он помнил, как неделю назад ежился под убийственным взглядом Краудерза. При подготовке к слушанию Робби и Стэну больше времени пришлось потратить на него, чем на лжемистера Хардвика. Тот держался свободно и свою задачу, кажется, понимал.

Когда они собрались в суд, Сеннетт вызвал меня.

— Отправляйся с ними.

— Зачем?

— Ты адвокат-посредник, твое присутствие никого не удивит. Меня беспокоит Джим. Как бы Шерм его не расплющил. Тогда поставят под вопрос его юридическую компетентность. Тебе придется подавать ему какие-нибудь сигналы, в общем, как-то помочь. Робби этого сделать не может, только ты.

Именно этого я и боялся. Но Стэн говорил, что Макманиса нужно подстраховать, да и сам Джим тоже настаивал на моем присутствии. Затем вмешался Робби, пояснил, что это было бы полезно, поскольку с Краудерзом с трудом справляются даже ветераны судебных баталий, и мне пришлось идти вместе с ними. Единственное, я дал себе зарок ничего не предпринимать, пока не поступит сигнал о пожаре четвертой степени.