Морена - Александр Афанасьев

В две тысячи пятнадцатом — в тюрьмах маленького государства произошло несколько массовых драк с убийствами — так мафия и тюремные джамааты воевали за власть над зонами. В большинстве зон победила традиционная организованная преступность — но все понимали, что это ненадолго. Молодых людей, которые вдруг осознавали, что ислам у них какой-то неправильный и надо принять правильный — становилось все больше и больше. Как и поводов для повторной гражданской войны, которую многие очень хотели. Сербские и хорватские националисты тоже были готовы, они открыто называли Боснию и Герцеговину «геополитическим недоразумением» и считали, что ее надо разделить. А Ибрагима — в две тысячи пятнадцатом первый раз попытались взорвать.

Первый — но не последний.

— Злата… — с болью в голосе произнес бошняк — Злата, доченька… Девочка моя милая…

— Держись — с сочувствием в голосе произнес тот, кого называли Ангел — у тебя красавица дочь, она жива, здорова, выступает. Это не так плохо. Думаю, она просто еще маленькая. Повзрослеет, поймет. Держись.

— Как держаться, как?! Моя дочь мне враг! — в глазах бошняка стояли слезы — она носит пистолет, чтобы застрелить меня. Понимаешь — меня, родного отца. А сербы не считают ее своей, для них она полукровка…

…

— Что же мы натворили со своей жизнью и своей страной. Что же мы наделали. Аллах, что же мы наделали…

Двое мужчин — долго сидели рядом и просто молчали. Рядом — Сава катила свои воды, чтобы слиться с Дунаем. На горизонте — заревом горел Белград…

— Зачем ты приехал? — спросил Ибрагим.

— Мне нужна пара твоих людей. Умеющих обращаться с оружием. Умеющих молчать. И не боящихся трудностей…

— Я думал, ты отошел от дел.

— Я тоже так думал.

Ангел достал фотографию, посветил фонариком.

— Красивая — сказал бошняк — очень красивая. Кто это?

— Неважно. Ее держали в рабстве в Одессе. Я хочу уничтожить этих людей. Закопать их в землю. Всех.

Когда Ангел закончил свой рассказ, в глазах бошняка горела ярость.

— Какая мразь… — сказал он — у нас тоже такие были. Но они делали это с чужими женщинами, а эти — делают со своими. Конец их пути — огонь. Пусть Аллах обрадует их тяжким наказанием, и в том мире и в этом.

— Я предпочитаю не дожидаться божественного правосудия. А вершить свое.

— Какая мразь — повторил бошняк — люди ли они? У них нет чести, совести, чувства к родному народу. Как они живут…

— Недолго. Ты мне поможешь?

— Да. Я сам пойду.

Ангел удивился.

— Зачем тебе? Ты авторитетный и влиятельный человек.

Бошняк горько усмехнулся.

— Уже нет. Как только я стал выступать против исламизации Боснии радикальными мусульманами, мои счета заблокировали, а против меня возбудили дело о неуплате налогов в особо крупном. Думаю, они хотят отнять всё.

— Значит, ты должен остаться здесь и бороться.

Бошняк покачал головой.

— Нет, не должен. Это дело адвокатов. Но не мое. Наш народ никогда не ждал милости от правосудия, и я тоже не буду.

— Это моя война. Мне всего нужна пара человек.

— Это наша война — сказал бошняк — я тебе должен и помню это. Рано или поздно меня убьют — я пережил свое время, сейчас пришло время для совсем других людей… таких, что когда им удастся сделать то, что они хотят, живые позавидуют мертвым. На меня уже есть заказ, я знаю. Но где и как умереть, я хочу выбрать сам.

— Тогда я тем более не могу взять тебя. Смертники мне не нужны.

— А я не смертник — сказал бошняк — просто я понял, что большую часть жизни делал зло. Аллах уже наказал меня, лишив семьи. Когда в день страшного суда я пойду по мосту над огненной бездной, толщиной с лезвие меча — меня будет шатать из стороны в сторону под грузом тяжких прегрешений. Я просто хочу сделать что-то хорошее перед тем, как моя жизнь оборвется, понимаешь?

— Да… — сказал Ангел — я понимаю. Мы все не без греха…

Если баронесса Боде за что-то бралась — то все это выполнялось быстро и без каких-либо изъянов.

В порту Марселя — их ждала мощная лодка типа Сигаретт[44] с молчаливым рулевым в черных очках. Алиса и баронесса взошли на борт — и лодка рванулась в открытое море…

Через несколько часов — они были на Кипре — месте, где родилась Афродита. С давних времен Кипр — был пристанищем для шпионов, а с тех пор, как пал железный занавес — он стал прибежищем и для многочисленных русских, облюбовавших этот островок из-за лояльно относящихся к русским киприотов. В греческой части Кипра — правила коммунистическая партия, и потому остров использовался для нелегальных финансовых операций еще при Советском союзе…

В порту Никосии — их ждал Пежо 508 с молчаливым водителем и телохранителем. Последний был вынужден помочь дамам закрыть двери — машина была бронированной.

— Эвелин, я… — начала Алиса.

— Молчи и улыбайся — отрезала баронесса — я все сделаю сама. Тебе надо просто произвести впечатление на этого старого негодяя.

— Старого негодяя?

— Увидишь…

* * *

Автомобиль — остановился на поворотном круге перед роскошным, в средиземноморском стиле доме. Два этажа, увитые плющом стены, фонтан… и люди в черных очках — второй этаж, первый… оружия у них видно не было — но это не значит, что его у них не было вовсе.

Телохранитель — провел их в типично средиземноморский дворик, выложенный плиткой с причудливым узором, где их ожидал карикатурно толстый джентльмен, лет семидесяти, в очках и с типично украинскими усами.

— Эвелин…

Баронесса дала толстяку поцеловать руку, что он и выполнил. Затем его глаза подслеповато уставились на Алису.

— Боже, что я вижу… взошло солнце…

…

— Сударыня.

Алиса не знала как себя вести с этим комичным стариком, она протянула ему руку и старик шумно поцеловал и ее.

— Оставь ее старый развратник — отреагировала баронесса — с тебя достаточно приключений.

— Эвелин, мои приключения только начинаются.

— Да, да. Милая, не слушай этого пройдоху. У него жена и четверо детей.

— Эвелин, что ты говоришь. Мы уже развелись.

— Даже так? Надеюсь, Сара тебя оставила без гроша в кармане.

— За что ты такая злая…

— Есть за что. Веди нас в дом.