Мир, полный слез - Кит МакКарти

Беверли обошла стол и села в кресло, а Джексон замер в проеме двери, словно его не пускали в кабинет злые чары.

– Не могли бы вы принести мне кофе? Черный, без сахара.

У сержанта приоткрылся рот, и он издал какой-то странный звук, однако ничто не указывало на то, что до него дошла просьба Беверли.

– Сержант! Кофе, – повторила она, прежде чем он успел собраться с мыслями.

Он пребывал словно в тумане, поэтому неудивительно, что реакция у него была замедленной.

– Да… да, – наконец выдавил из себя он.

Он развернулся, мало при этом походя на слугу, который спешит выполнить просьбу хозяина, и скорее напоминая человека, погруженного в глубокий транс.

Однако Беверли не испытала никакого сочувствия, глядя ему вслед, и принялась оглядываться по сторонам. У двери стояли три шкафчика с документами, и Беверли подумала, что едва ли Сорвин запирает их на ключ, уходя с работы. Не может же он быть настолько скрупулезным. Настолько анально зажатым.

Но, похоже, именно таким он и был.

Фетр гладила блузку, понимая при этом, что опаздывает. Ей не нравилось это занятие, да и жизнь в целом ей в этот момент не нравилась.

Она не знала, почему ей не нравится гладить, это была какая-то бессознательная антипатия, точно такая же, какую у нее вызывали тараканы, агенты по недвижимости и владельцы «БМВ». Однако отсутствие интереса к жизни было для нее чем-то новым. Когда она поступила на службу в полицию, большинство ее сверстников сочли ее ненормальной, а некоторые даже стали обвинять в предательстве. Диплом по социологии, полученный в средней руки университете, был не лучшей основой для полицейской карьеры, поскольку его обладатели могли усомниться в принятых методах отправления правосудия, но Салли Фетр всегда была свободомыслящей девушкой. Она спокойно отнеслась к реакции друзей, которая варьировала от удивления до презрения, ибо понимала, что ее выбор не всем придется по вкусу. Перед социологами открывался широкий круг возможностей, и поэтому мало кто из них задумывался о работе в полиции.

И тем не менее Фетр нравилась ее работа. Конечно, и у нее случались ситуации, когда она впадала в отчаяние или была напугана, когда ее унижали и причиняли боль, но они составляли резкий, выразительный контраст основному времени службы. Она чувствовала, что делает нечто полезное для общества, и всякий раз, когда она участвовала в задержании, ей казалось, что она одерживает очередную маленькую победу.

Она всегда знала, что поступает правильно, и это придавало ей сил. Это, в свою очередь, довольно быстро привело к тому, что она стала работать под прикрытием, а затем была переведена в Ньюфорд, где, как ей казалось, неплохо устроилась.

Она была здорова, ее родители были живы и не бедствовали, и к тому же у нее был кот.

Причин для недовольства жизнью у нее не было.

Она с яростью набросилась на блузку. Она ненавидела блузки. Наверняка их дизайнеры никогда не пробовали брать утюг в руки. Они не шили, не стирали и не гладили. Для них было важно только одно – чтобы их шмотки хорошо смотрелись на тощих шлюхах, у которых сиськи были не больше мозгов – а что происходит в реальной жизни, их не интересовало.

– И кто такая эта Уортон? – осведомилась она у телеведущего, который не мог ее слышать, а если бы и услышал, вряд ли смог бы дать ей удовлетворительный ответ.

Судя по отзывам Эндрю, Уортон была выдающимся детективом, с которой Фетр должна была брать пример.

Мне не нужен образец для подрожания, мне нужна горничная.

Она чувствовала, что Сорвину нравится эта Уортон. Однако, когда он рассказывал ей о деле Итон-Лэмберта и о том, как Уортон нашла последнюю улику, которая позволила уличить преступника, Фетр ощутила какую-то неловкость, причину которой в тот момент не смогла объяснить. И лишь позднее она поняла, в чем дело.

Он был влюблен в нее.

И теперь, борясь со своей блузкой и видя, как фальшиво подмигивает ей ведущий теленовостей, Фетр уже ни в чем не сомневалась. Сорвин считал, что часы и фотография связаны с делом Итон-Лэмберта; это могло быть правдой, а могло и не быть. В любом сдучае, по мнению Фетр, Сорвину совершенно не было нужды звонить Уортон и вести с ней долгую беседу.

Но та откликнулась очень быстро. Может быть, им действительно удалось наткнуться на улики, которые имели отношение к двойному убийству, происшедшему восемь лет назад? Но с чего бы Уортон срываться с места, приезжать сюда и влезать в чужое расследование?

Сорвин ничего не говорил и не объяснял насчет своих отношений с Уортон.

Но с какой стати им ни с того ни с сего возобновлять знакомство?

Фетр выключила утюг и надела блузку.

Пора было познакомиться с инспектором Уортон.

Когда Джексон вернулся с кофе, Беверли сидела за столом и расчесывала волосы. На кружке была надпись: Полицейские делают это, не снимая наручников и не отстегивая дубинки. Однако Беверли это почему-то не рассмешило. Отчасти потому, что кружка выглядела настолько грязной, словно ее не мыли несколько десятилетий.

– А когда инспектор Сорвин должен вернуться?

Джексон пожал плечами, причем из-за отсутствия шеи в этом движении оказалась задействована вся верхняя часть его туловища.

– Он не говорил, – ответил сержант, продолжая стоять в дверном проеме. Беверли, которая уже попыталась открыть все ящики в кабинете Сорвина и выяснила, что они либо забиты всяким хламом, либо заперты, испытывала желание перенести свои поиски в соседнюю комнату.

– Вы можете идти, сержант. Вам ведь надо дежурить в приемной.

Вдруг у кого-нибудь котенок потеряется.

Джексону не хотелось оставлять ее одну, но он знал, что она права. Он собрался уходить, и Беверли, испустив вздох облегчения, уже начала подниматься из-за стола, но в тот момент, когда сержант открыл дверь в коридор, в комнату вошел Сорвин. За ним появилась молодая женщина с волосами мышиного цвета и большими темными глазами. Она была ниже Сорвина почти на фут.

Джексон замер. Беверли могла видеть лишь его спину, а его сложение не способствовало успешной дешифровке языка тела, но, судя по всему, он пытался извиниться и в то же время предупредить начальство. Но Сорвин уже перевел взгляд на Беверли, и та с улыбкой двинулась к нему, заметив по пути, как волна раздражения на его лице сменилась гостеприимной дипломатической улыбкой.

– Беверли.

– Привет, Эндрю. Я взяла на себя смелость подождать в твоем кабинете. Надеюсь, ты не возражаешь…

– Конечно нет. – Он развернулся и указал на свою спутницу. – Это детектив Салли Фетр.

Обе кивнули, но не сделали ни единого движения навстречу друг другу. Они прекрасно поняли друг друга без слов.

– Твой сержант Джексон был столь любезен, что сделал мне кофе, – сказала Беверли, обращаясь к Сорвину. – И вообще всячески обо мне заботился.