Рыжий, хмурый и влюбленный - Светлана Багдерина

– Хель и преисподняя!!!.. Это же Иггдрасил!.. Мьёлнир, это ж Иггдрасил!!! Иггдрасил!!! Чтоб я сдох!!!..

– Ик… каких сил?.. – непонимающе переглянулись лукоморцы.

– Игг-дра-сил. Дерево Жизни, – укоризненно глянул на чужеземцев отряг, словно они не могли взять в толк, что такое небо, стол или лошадь.

– От него пошли все эти маленькие деревья? – догадался Адалет.

– От него пошло всё – деревья, звери, люди, боги… – сын конунга азартно принялся за просветительскую миссию, неожиданно выпавшую на его и без того нелегкую долю.

Сенька хотела было озвучить мысль насчет сверхъестественной гениальности гипотезы о происхождении некоторых народов от дерева и далеко идущих последствий сего факта – не со зла, скорее, по инерции – но Мьёлнир ее опередил.

– Под одним из его корней – вход в Хел, – ткнул пальцем он в подножие величественного патриарха зеленых насаждений Хеймдалла.

– И ты даже знаешь, под каким из семи с половиной сотен? – ехидно полюбопытствовала царевна.

– Семь с половиной сотен? Ну это ты загнула, принцесса, – снисходительно усмехнулся бог. – У Иггдрасила их всего три. Под одним – Мимнир, источник мудрости и провидения будущего, чтоб ему заглохнуть… Под другим – вход в горячий Хел, Мусспельсхайм. Туда после смерти попадают великаны и цверги. Там заправляет всем огненный великан Суртр. Под третьим – холодный Хел, Нифльхайм. Человеческий. То, что нам надо.

– Ты там бывал? – практично поинтересовался маг, нащупывая в кармане блокнот и грифель, готовый зарисовывать планы, записывать описания и вычерчивать расположения. – А в горячем? Каковы принципиальные отличия организации…

– Не бывал, – обрубил на корню его надежды громовержец.

– А как же тогда мы найдем там Хель? – дотошно уточнил Иван.

Мьёлнир криво ухмыльнулся в ответ, и пальцы его непроизвольно и нервно сомкнулись на рукоятке молота.

– Главное, чтобы Хель не нашла там нас.

Иггдрасил казался гигантским только издалека. Вблизи он был просто исполином. Не дерево – целая гора, если бывают горы цилиндрической формы, на вершине которых расположилась крона размером со средний город. Чтобы облететь Дерево Жизни вокруг, путешественникам понадобилось бы еще часа два, понял Иванушка после часа полета вокруг ствола, изрезанного долинами коры.

– Вот это да… – восхищенно расширив глаза и открыв рот, Сенька глазела на проплывающие над ее головой ветки шириной с реку и листья размером с деревенскую площадь. – Ну ничего себе…

– У вас, варваров, ничего подобного, поди, нет, – гордо усмехнулся Олаф с таким видом, будто габариты и слава хеймдалльского чуда были исключительно его личной заслугой.

– Ну у нас, предположим, и получше бывает, – быстро потеряла интерес к дереву-горе и снисходительно скрестила руки на груди царевна. – И повыше, и пошире, и покрепче, и позеленее, и листьев больше, и ветки поизвилистей, и кора… э-э-э… покорявей!

– Врешь!

– Ха! Эка невидаль! Подумаешь, елки-палки…

– Это не елка, это рябина! – обиженно выпятил нижнюю губу сын конунга.

– С дуба падали листья ясеня…

На это других слов не нашлось даже у Серафимы.

Тем временем Иванушка громко и прочувствовано вещал, дипломатично стараясь заглушить Сенькин скептицизм в отношении национальной гордости отрягов – и, на всякий случай, отвлечь от нее внимание помрачневшего бога:

– Замечательный экземпляр, превосходный, поразительный, восхити… – он ткнул супругу в бок, украдкой показал ей условный тайный знак, не рекомендующий настраивать против себя союзников,[68]и с азартом продолжил: – …восхитительнейший! Как любезно с твоей стороны, Мьёлнир, что ты решил показать нам ваше чудесное дерево Иггдрасил со всех сторон…

Восхваление его, тем не менее, возымело на громовержца, что-то напряженно рассматривающего на земле, проносящейся под брюхом Масдая, самое непредсказуемое действие.

– Ты издеваешься?! – вскинулся он, и над головой его сверкнули и метнулись к Ивану две синие молнии. Но, бросив один-единственный взгляд на честную физиономию заморского гостя, даже кипящий от гнева бог грома понял всю смехотворность своего предположения. Молнии дрогнули и рассыпались над головой лукоморца на безвредные искры, как бенгальские огни.

– Кхм… Прости, – буркнул бог, и снова хмуро вперился в проносящийся под ними подлесок. – Я не…

– Мы что-то ищем? – сделал смелое[69]предположение Адалет.

– Угадай с трех раз, – огрызнулся Мьёлнир.

– Если ты имеешь в виду вход в Хел, то он, кажется, вон там, слева и немного впереди, – скучным голосом проговорила царевна. – Угадала?

– Откуда ты знаешь?!

– Только что я видела, как какая-то тень скользнула под те деревья и пропала.

– Тень? – переспросил Адалет.

– Тень, душа, призрак – какая разница? – отмахнулась от надвигающегося оккультистского диспута она. – Ну так нам туда, или мы еще вокруг покатаемся?

Не дожидаясь, пока пассажиры решат, вход там или не вход, а если и вход, то куда и зачем, Масдай заложил вираж и устремился к указанному Серафимой участку разнокалиберного редколесья.

Уже метрах в сорока от цели стало видно, что это – именно то, что им надо.

Раздвигая чахлые елки и квелые палки – под сенью многокилометровой кроны особо не зажируешь – из земли выходил на поверхность огромный бурый корявый корень. Выгибаясь, он образовывал невысокую арку шириной всего в пару метров и метра три высотой, и снова нырял в свою привычную стихию – землю.

Предусмотрительный ковер облетел обнаруженный объект со всех сторон трижды: вход в Хел – не то место, которое можно было безнаказанно перепутывать с чем-нибудь другим.

Пассажиры в тревожном молчании разглядывали обнаруженный царевной портал.

Со стороны, противоположной путникам, ни корня, ни арки видно не было – просто лес, да и только: редкие ощипанные деревья, муравейник, поваленная сухостоина… Но с другой стороны вход в Хел был именно таким, каким его представляли себе искатели кольца: мрачным, зловещим, холодящим кровь, залитым изнутри непроницаемой для дневного света, почти осязаемой и живой тьмой.

– Таблички не хватает, – первым нарушил тягостное молчание лукоморец.

– Чего?.. – заморгал от неожиданности Мьёлнир.

– Какой еще таблички? – сердито встопорщилась борода Адалета.

– «Оставь надежду всяк сюда входящий», – загробным голосом Иванушка процитировал пришедшие на ум строки из поэмы Диадента.

И заработал сразу четыре одинаково убийственных взгляда.