В котле сатаны - Сергей Иванович Зверев

чтобы убить нас, поэтому жалости к вам нет! Им не нужны свидетели, которые доложат абверу о нападении сбежавших пленных, пусть германские офицеры гадают, кто ликвидировал сегодня тысячи единиц живой силы и десятки боевой техники. Когда все было закончено, огонь стал опадать. Соколов вздохнул с облегчением, массовый удар они нанесли, теперь немцы еще не скоро оправятся и притащат сюда новые силы. Пока кольцо прорвано, надо уходить, да только без хитрости по вражеской территории им не прорваться. Он приказал своему отряду:

– Снимайте с убитых шинели, быстрее, те, что без пятен крови! Логунов, Бабенко, Омаев, берите с собой десять бойцов и грузите в танки тех, кто не может идти. Возвращаемся на старый склад, туда, где держали пленных.

В глазах у бойцов застыл немой вопрос, они не понимали, что замыслил командир. Тем не менее все беспрекословно подчинились его приказу. За сегодняшний день каждый из маленького отряда убедился, что молодой лейтенант умеет сражаться с врагом, и не только в танке. Все усилия, которые они приложили, не пропали даром, и дорога теперь свободна. Только почему он опять тянет с выходом к своим, к советским позициям?

Когда уже два Т-34 и «тигр» оказались на площадке, откуда вчера вечером бежали пленные, Соколов наконец мог говорить свободно, а не одними жестами или короткими фразами шепотом:

– Товарищи, нас очень много, пятьсот с лишним человек. Но нас мало для того, чтобы расчистить путь до самой линии фронта. Пока только получилось выйти из вражеского окружения. Пока немцы не знают, что мы вышли из леса, и будут продолжать поиски там, они стянут новые силы к этой территории. Для этого им понадобится время, и в этот короткий отрезок времени мы отсюда ускользнем. Выдвигаемся в ночь, нам предстоит пройти до линии фронта около пятидесяти километров через вражеские позиции…

Соколов замолчал, слова вдруг кончились от тяжелого ощущения страха. Ведь он предлагает им пробираться по территории, где нет привычного разделения на свою и чужую территории. Здесь невозможно спрятаться, во время ранения никто не поможет добраться до госпиталя. Только опасность их поджидает на этом пути. Если остаться, то замерзнут те, кто слабее, кто потерял много крови и силы. Если прорываться к своим, наоборот, рискуют погибнуть те, кто еще активен, первым хватается за оружие и вступает в бой.

Вдруг от толпы людей, хмурых и окоченевших от холода, отделилась тоненькая фигурка:

– Товарищи, я лейтенанта Соколова знаю по рассказам своего жениха, Руслана, – на бледном личике глаза у Гули сияли, как два уголька. – Он тоже танкист! И я верю, что он нас выведет. Мы спасемся! – она стремительно шагнула к Соколову и положила узкую ладошку ему на рукав шинели. – Мы пойдем за вами, ведите! Я уверена, что вы найдете выход и мы вернемся к своим! И остальные в вас верят!

Только что насупленные и будто замороженные люди вдруг закивали, зашумели:

– Да чего уж там, вон фрицам какой сюрприз устроили!

– И дальше прорвемся, лейтенант!

– Голова у тебя за троих, думай, а мы сделаем!

Капитан Ельчин поддержал общие слова:

– Товарищ Соколов, я тоже поначалу не верил, что получится. Да только вы доказали нам, что хитростью можно многого добиться. Вырваться из окружения удалось, и с оккупированной территории выйдем! Командуйте!

Алексей тяжело вздохнул, как же будет трудно. Они уже проворачивали такой трюк с немцами, но вчетвером, а сейчас пятьсот человек. Он кивнул:

– Хорошо, прошу вас, слушайте внимательно. Ошибка одного человека может привести к гибели всего отряда!

Пленные столпились поближе, ловя каждое слово танкиста.

Дежурный настороженно уставился на приближающуюся колонну из танков и тентованного грузовика. «Тигр» у него опасений не вызывал, а вот идущие позади советские танки… Откуда они взялись на территории, оккупированной немецкой армией?

Он привычно взмахнул рукой, и танки замедлили движение. Пока дежурный шел вразвалочку, косясь на солдат в немецких шинелях и пилотках, что сидели на люках советских машин, Соколов не переставал кривить губы в раздраженной гримасе. Он должен быть убедительным – высокомерным и раздражительным, как ведут себя все офицеры по отношению к рядовым в армии Гитлера. Офицерский состав – это белая кость, даже полевые командиры, а рядовой состав – лишь пушечное мясо или предмет для насмешек по поводу их необразованности и деревенских привычек. Сам же за маской презрения скрывал досаду – они ошиблись в расчетах, рассчитывая, что на их пути не попадется пропускной пункт. И все-таки нарвались на недавно выставленное заграждение и патруль из десятка пехотинцев. Вчера в это же время и на этой же дороге тридцатьчетверкам удалось беспрепятственно пройти по пустой асфальтовой полосе, а теперь рачительные немцы уже успели соорудить преграду из свежеоструганных бревен и выставить патруль на дороге. Он мысленно принялся считать количество стрелков: шесть человек стоят у костра, двое на проверке документов. Вот в тех кустах что-то черное виднеется, нет ли там еще парочки припрятанных грузовиков или БТР, на которых за ними могут броситься в погоню. Дежурный уже стоял рядом с броней танка, в чьих внутренностях в этот момент замирал от напряжения Руслан. После краткого инструктажа по вождению «тигра» ему пришлось сесть за руль, Бабенко и Логунов заняли места за рычагами советских машин. На люки тридцатьчетверок посадили нескольких крепких ребят с автоматами, предварительно нарядив их в трофейную немецкую форму. Такой же ряженый водитель – капитан Ельчин сидел за рулем германского «бюссинга», с тревогой вслушиваясь в немецкую речь. В кузове дрожали за стеной из мешков остальные, тонкое заграждение тряслось на кочках, норовя развалиться. Мужчины придерживали его изнутри, стараясь, чтобы стена выглядела естественно, создавая ощущение, что грузовик полон провизии или боезапаса, а не людей. Тяжеловоз, рассчитанный на груз в 10 тонн, трещал и стонал от такого количества пассажиров внутри, люди стояли, прижимаясь друг к другу до боли. На каждой кочке или повороте впору было выть от боли, сжимающей ребра. Только они молчали, сжимали зубы, терпели и молчали, не обращая внимания на невыносимую духоту, боль и холод. Надо потерпеть до границы между фронтами, а значит, и до обретения свободы. Еще десять километров, еще пять. И вдруг такая опасность! От ужаса, что их сейчас обнаружат, беглецы, казалось, перестали даже дышать.

Караульный перехватил недовольный взгляд офицера, но