Форма воды - Гильермо Дель Торо

Стук во входную дверь заставляет Джайлса подпрыгнуть.

Он торопится через квартиру, на ходу проверяет часы.

Он предупреждал Элизу вчера, что на сегодня у него назначена встреча, но она тогда не ответила, а затем и вовсе выглядела так, словно целиком утонула в мечтаниях.

Джайлс, расстроенный собственным отражением, неожиданно пугается, что она прячет нечто ужасное вроде неоперабельного рака. Стук в дверь громкий, исступленный. Она входит раньше, чем он успевает добраться до ручки, срывает шляпку, под которой торчат вздыбленные статикой волосы.

Джайлс немного расслабляется.

Они часто ходят друг к другу в гости без приглашения, и это несмотря на ночное расписание Элизы и на скудные запасы провианта, лишь и доступные тем, кто зарабатывает так мало. Лицо ее красное, что его одолевает ностальгия; сам он после такой пробежки был бы белым как полотно.

– Мы сегодня взрываемся от возбуждения, не так ли? – спрашивает он.

Она проносится мимо, едва не отскакивая от стен, вздыхает так сильно, что прислоненные к стенам холсты начинают колыхаться. Джайлс поднимает палец, призывая ее к терпению, и прикрывает дверь, чтобы удержать утренний холодок снаружи.

Когда он поворачивается, она все еще не стоит на месте.

Правая кисть изгибается, показывая «рыба», но слишком смазанно, чтобы он был уверен… потом «очаг»… нет… «скелет»… нет, «существо»… потом резкое движение… «ловушка»… так он думает, или что-то в этом роде, хотя он наверняка ошибается, слишком быстро она «говорит».

Он вскидывает руки:

– Момент молчания, я умоляю тебя!

Плечи Элизы обвисают, она выглядит точно получивший нагоняй ребенок и открывает два трясущихся кулачка: никакого особого знака, универсальный жест раздражения.

– Сначала – о самом важном, – говорит он. – У тебя проблемы? Ты пострадала?

Она жестикулирует так, словно давит жуков: «нет».

– Прекрасно. Могу я предложить тебе хлопьев? Я съел только половину миски. Нервы, я полагаю.

Элиза хмурится и вновь показывает «рыба».

– Дорогая, я говорил тебе вечером, что у меня встреча, я практически уже убегаю. Откуда эта внезапная страсть к рыбе? Не говори мне, что ты беременна.

Элиза прячет лицо в руки, и дыхание Джайлса перехватывает.

Неужели его саркастическое замечание вынудит заплакать девушку, жившую в одиночестве со дня их встречи? Ее плечи вздрагивают, но это скорее икота или смех. Когда она убирает руки, ее глаза все такие же дикие, но она встряхивает головой, словно пораженная абсурдностью его утверждений.

Она делает протяжный выдох, явно пытаясь успокоиться, и в первый раз за сегодня смотрит прямо на Джайлса. Через секунду ее рот подергивается в правую сторону. Джайлс стонет.

– Еда в моих зубах? – гадает он. – Нет, это волосы… так? Они съехали набок? Хорошо, ты колотишь в мою дверь до того…

Элиза протягивает руку и снимает сухие листики березы со свитера Джайлса – следы недавнего шторма. Затем она слегка поворачивает его бабочку и в конце концов поправляет что-то на виске, где настоящие волосы встречаются с париком, хотя это все выглядит скорее проявлением приязни, чем реальной попыткой что-то исправить.

Она отступает на шаг и делает знак «привлекательно».

Джайлс вздыхает: на женщину нельзя положиться, когда ты хочешь услышать правду.

– Как бы я ни хотел изобразить обезьянью вежливость по отношению к тебе, все же имеется упомянутая выше встреча. Желаешь сказать мне что-то перед тем, как я уйду?

Элиза смотрит на него уныло, и поднимает обе руки – знак того, что сейчас она будет «говорить». Джайлс распрямляет спину, точно студент, готовый к устному ответу. Ему кажется, что она не обрадуется улыбке прямо сейчас, так что он прячет ее под усами.

Его давний страх, выросший за последний год, – что он, смытый из жизни, никогда не существовавший так называемый художник и его разбитый батальон дебилов-котов, что именно они мешают Элизе раскрыть ее потенциал. Он мог бы улучшить ее жизнь, просто съехав отсюда, найдя некое убогое место, населенное стариками, которые приняли бы его в компанию для игры в бридж. Ей тогда бы пришлось искать кого-то другого, человека, что сможет расширить ее горизонты вместо того, чтобы сужать их.

Если бы только он мог справиться с горечью от потери.

Ее знаки медленные, аккуратные, полностью лишены эмоций: «рыба», «человек», «клетка», «О-К-К-А-М».

– Ты можешь делать это быстрее, – требует Джайлс.

То, что происходит дальше, так же ошеломляет, как монолог из Мильтона, выданный застенчивым детсадовцем. Исчезает пристрастие Элизы к поиску идеальных слов, ее руки обретают ловкость, обычно свойственную ногам, и рассказ течет с симфонической ясностью, пусть даже виляет из-за импровизаторского рвения.

Механически, и все же захватывающе, подобно любой хорошо рассказанной истории, которую приятно читать, пусть даже каждый поворот толкает эту историю в тот мрачный жанр, которого Джайлс не любит. Сначала он думает, что она все придумывает, затем детали становятся все более четкими и ядовитыми.

Элиза, по меньшей мере, верит каждому слову.

Рыбочеловек, запертый в «Оккаме», пытаемый и умирающий, и его нужно спасти.

15

Глажка, эта скучная, влажная, мучительная каторга, стала идеальным прикрытием для второй жизни. Ричард никогда в жизни ничего сам себе не гладил, у него нет представления, сколько времени это занимает, полчаса или половину дня.

Лэйни просыпается до рассвета, делает по дому все, что успевает, торопит детей в школу и затем смотрит утренние новости через пар от гладильной доски, пока Ричард не уходит. Часы, которые она выторговала у Берни Клэя, находятся между десятью и тремя, и у нее достаточно времени, чтобы добраться до работы, и ничуть не меньше, чтобы вернуться домой, замаскировать экзотический запах офисной бумаги банальными ароматами косметики.

Ричард уезжает, старый «Тандерберд» громыхает прочь, и Лэйни складывает доску, которой она якобы пользовалась. Ложь мужу – это как вирус, поражающий тело брака; она знает это, но пока не находит правильного способа рассказать ему.

Она не ощущала такого возбуждения и надежды… с какого времени?

С дней, когда они начали встречаться с Ричардом, с аккуратным офицером только что из Кореи? Первых дней, едва они познакомились; ведь потом, когда помолвка стала неизбежной, она ощутила, как начинает скользить почва под ногами.

Лэйни не позволяет себе задерживаться на прошлом.

Слишком многие части ее нынешней жизни выглядят интересными, они возбуждают и радуют ее, даже быстрое переодевание в рабочий «комплект», который она держит готовым в недрах шкафа. Это новый вызов для нее – одеваться для похода в офис. Она делает записи, отмечая, как одеваются секретари, наносит три визита в магазин.