Все оттенки черного - Коллектив авторов

Палач схватил меня за руку и ловко так привязал к стулу. Нет, я, конечно, вырывалась, даже кусалась не по-настоящему, но он всё равно привязал. Принёс немного странный топор, небольшой с вогнутым лезвием, начал им в воздухе размахивать. Со свистом. Очень впечатляет. Наверное, таким удобно руки приговорённым отрубать. Положил жертву на колоду, привязал и отрубил.

Но не совсем правильно получилось, у меня ведь руки к стулу прикручены. Не стал бы Володя, хоть он сейчас и палач, собственную мебель портить. А он говорит с усмешкой такой, характерной для палачей:

— Молилась ли ты на ночь?

Зря он так сказал, это ведь из Шекспира, а мы вроде бы наше отечественное разыгрываем. Но я на всякий случай задёргалась, нет, говорю, не молилась ещё. Да я вообще никогда не молилась, даже когда с девчонками в церковь ходили. Креститься умею, а молиться как-то не научилась. Вот я и сделала вид, что перекреститься хочу, но руки ведь привязаны. Володя их развязал, молись, говорит. И тут я опять всё испортила, наверное, потому, что слишком много кофе выпила. Вместо того, чтобы пальцами сложенными вдоль себя помахать, ткнула ими ему в нос, прямо в ноздри. Вот зачем я Жанну д’Арк вспомнила и ею притворяться стала?

Ну какая из меня Жанна д’Арк? У меня ведь маникюр длинный и очень прочный, профессиональный. У Володи бедного из носа сразу кровь пошла, много. И тут я совсем в роль вжилась. Хотела меч со стены сорвать и голову врагу снести, как та Жанна, но меча на стене не оказалась. Пока я искала, чем заменить, палач в наступление перешёл, пришлось убегать. Сначала я в сторону камина прыгнула, хотя это, наверное, очаг, а не камин, но там ничего подходящего не нашлось, только полено обгоревшее. Я полено в Володю бросила, чуть руки сажей не испачкала, потом вокруг стола — и к выходу, Володя за мной. Я дверь захлопнула, но замок не автоматический оказался, пришлось по лестнице убегать.

Володя не сразу из подвала выскочил, не знаю уж почему. Может, споткнулся или кровь из носа вытирал, а может, переодевался, снаружи ведь он уже без красного капюшона появился. Поэтому я успела в сумочку быстренько залезть, хорошо, что я её прихватила, когда с постели встала и спортивный костюм надевала — тот, с двухцветными штанинами. Когда Володя наверх мимо ниши для рыцаря пробегал, я сзади него выскочила — я в нише спряталась — и в шею ему электрошокером ткнула, не смогла удержаться. Это ведь баллончик со слезоточивым газом я дома оставила, а шокер как оставлять? Володя упал и даже немного вниз по лестнице покатился, чуть меня с ног не сбил. Но застрял там, где лестница повёрнута, около ниши.

Он, бедный, лежал после электрошокера и не двигался, даже говорить не мог, только моргал. А мне было его очень жалко, я запустила руки в его волосы и гладила по голове, трогала его уши, почему мне так нравятся мужские уши? Даже не знаю.

Вынула из сумочки серёжку, приложила — красиво. Подумала прямо сейчас её вставить, но решила потом это сделать, дома. Володя сильнее заморгал, когда я уши складным ножиком отрезала. Мне стало его очень жалко, но я и так уже всё испортила, не оставаться же без сувениров. Я достану их иногда, посмотрю на них, на вдетую серёжку, и поглажу. К тому времени они высохнут, потемнеют, а я буду вспоминать Володю. Такого хорошего, так мне подходившего. И ругать себя за то, что всё испортила.

Без ушей не умирают, поэтому я на всякий случай отщёлкнула другое лезвие и провела по артерии слева. Зачем же ему мучиться, лежать на холодных ступеньках? А так — быстро и красиво. Только из-за тесноты и из-за того, что лезвие короткое, моя футболка совсем испачкалась, но я ведь запасную взяла ещё перед первой поездкой, а потом рюкзачок так и не распаковывала. А эту дома постираю, в машинке. И хорошо, что у меня с собой всегда большой полиэтиленовый пакет. Только как с лезвием поступить, непонятно. Наверное, придётся другой швейцарский ножик купить, подлиннее.

Я поднялась по лестнице в дом, обошла вокруг ещё раз. Как жаль, что не получилось здесь поселиться. Вместе с Володей. Заглянула в книжный шкаф, открыла банку. Женские руки оказались настоящими — какой же Володя был молодец, на всё шёл ради меня. Даже не знал про меня ничего, а предвидел, предчувствовал.

Подумала взять их с собой, но решила — не надо, я ведь не коллекционирую руки, тем более незнакомые. Поэтому закрыла банку и поставила на место. А когда шкаф закрывала, сломала ноготь. Надо же, в косплее участвовала, с палачом сражалась — и всё в порядке, а тут дверца шкафа, и фьють — ноготь надо поправлять. Хорошо, что у меня всё с собой, и маникюрные инструменты в ножичке, и лак, и остальное.

Я села на диван и сделала ноготь не хуже, чем раньше. Всегда надо выглядеть достойно. Времени до поезда много оставалось, разделась, легла в кровать роман дочитывать. Хороший роман, герой и героиня полюбили друг друга, и в конце у них жизнь сложилась. А я опять всё испортила, а так хотелось замуж. Но уши в коллекцию тоже хотелось. Коллекция у меня в книжном шкафу, как и у Володи, и тоже во втором ряду. Жаль, никогда не получится ему показать, всегда я так: поддамся желаниям, а потом страдаю. Но ведь это очень по-женски — не уметь противостоять желаниям.

Серёжку в ухо потом вставлю, в правое, совсем малюсенькую, почти незаметную, в волосок толщиной. Не золотую, конечно. Платина скромнее выглядит, а как подарок достойнее. Мне ведь нравятся мужчины с малюсенькой серёжкой в правом ухе. Они такие, знаете, с трагическим предназначением.

Вот и всё. Я достала серёжку, взглянула на неё, потом схватила сумку и побежала на поезд, даже не успела спуститься в подвал, ещё раз погладить Володю по голове.

Анна Семироль. Так не доставайся же ты…

Андрей, только не убивай меня, это шутка!

Любочка ещё раз взглянула на развёрнутое окошко сообщения. Может, не так поняла? Да нет, невозможно как-то иначе понять фразу «Увы, я на конвент не еду». Губы предательски задрожали, на глаза навернулись слёзы.

— Аааааааа!!! — страдальчески выдала Любочка, заламывая руки. — Да как он может? Да кто он после этого? За что он так со мной?

И уже тише — ибо зрителей не было и истерика гасла, не успев разгореться:

— И как теперь жить-то?

Любочку можно было понять. Вот уже пять лет она любила писателя Эн. Тихо, беззаветно, на солидном расстоянии. Она знала наизусть все его книги, воевала на форумах, где ругали Эн, робко и очень сдержанно общалась с ним в сетевых мессенджерах. И целых пять лет жила мечтой о встрече с ним. Нет — с НИМ.

Подруги давно обзавелись парнями, а Любочка проводила всё свободное время исключительно с книгами Эн. Всё нормально, рядовой подростковый фанатизм, с кем не бывало. Ну, вы себе представляете, да?

А теперь представьте, каким ударом для бедной Любочки стало известие о том, что Эн не едет на конвент. Если бы Эн знал, каких трудов стоило студенточке-второкурснице накопить на поездку и какие надежды она на неё возлагала, его бы загрызла совесть. Насмерть.

— Да! — безумно сверкнув глазами, воскликнула вдруг Любочка. — Да! Смерть! Только смертью можно искупить предательство!

Она захлопнула нетбук, встряхнула волосами (все сексуальные ведьмы в кино так делают, да-да), откинулась на спинку стула и зловеще расхохоталась. В помутившемся от несчастной любви рассудке зрел страшный план.

Ровно в полночь книги писателя Эн были разложены по линиям любительской пентаграммы, намалёванной прямо на полу губной помадой. Любочка, облачённая лишь в тюлевую занавеску, по слогам читала Самое Страшное Заклинание из тех, что ей удалось нагуглить. За дверью сдавленно ржали соседки по общаге, по очереди подглядывающие в замочную скважину. Пафосные Любочкины завывания собрали аншлаг.

— …кровью девственницы заклинаю! — театрально закатывая глаза, провыла Любочка, полоснув по руке заточенной открывашкой для консервов, и торжественно завершила: — Так не доставайся же ты никому, Эн!!!

Само собой, эта