Синий краб - Владислав Крапивин

Какие-то липкие мухи надоедливо кружили у лица. Саднящая боль в руке сделалась сильнее, и я решил вытащить занозы зубами, но ладонь оказалась в земле. Я сунул ее в карман, чтобы вытереть о подкладку. В кармане пальцы зацепились за какие-то травинки. Это были остатки укропа, который я заранее нарвал вчера для похлебки.

Тонкие, паутинчатые, они еще сохранили запах, и он был горький, как у полыни. От него скребло в горле.

Закачались репейники, и ко мне вышли Пашка и Стасик.

Я сидел на траве и смотрел на щепку.

Пашка постоял рядом, отбросил ногой щепку и сказал:

— Она же тупая.

Я промолчал. Просто не хотелось говорить.

А тут еще этот запах укропа…

У Пашки в руках был кухонный нож. Вчера он им в сарае ремонтировал клетку, а зачем сейчас взял, непонятно.

Пашка вдруг сел на корточки и ножом стал вырезать квадрат дерна. Резать было неудобно, потому что в левой руке он держал тонкий ломоть хлеба с обкрошенным уголком. Наверно, свой завтрак.

Крошки чернозема прилипали к лезвию. Стаська, стоя над нами, сказал:

— Этим ножом хлеб режут, а ты его в землю тыкаешь.

— Свой-то, небось, не дашь, — хмуро ответил Пашка. Стаська полез в карман и молча потянул складной трофейный «мессер». Но Пашка не обернулся, и ножик со Стаськиной ладони соскользнул в траву. Стаська так же молча поднял его.

Минуты через две Пашка вырыл четырехугольную ямку.

— Давай, — сказал он.

Я положил в ямку зеленый сверток.

Стаська почесал о плечо свое оттопыренное ухо и последний раз предложил:

— Может, хоть крылья обрезать? Крыльями хорошо сковородки смазывать, мама говорила. Лучше уж…

Павлик тихо сказал:

— Лучше уж заткнись.

Стасик подумал, повернулся и пошел от нас, ломая стебли репейника.

Мы забросали голубку землей. Положили сверху кусок дерна. Чтобы и правда кто-нибудь не отрезал крылья смазывать сковородку. Или чтобы ленивый откормленный Васька не сожрал ее, хрустя жесткими перьями… Раз уж так получилось и не вышло у нас охотничьей похлебки с укропом…

— Чё ты все время лицо трешь, — хмуро, но не сердито сказал мне Пашка. — Лапы все в земле. а он щеки трет и глаза…

— Паутина налипла… Тебе хорошо, трава до плеч, а мне выше макушки. А на листьях вон сколько паутины. Сунулся бы сам…

— Айда домой.

— Ага, — вздохнул я и нагнулся за ножом. Но, наверно, поднимая нож, я смотрел не на него, а на серый ломоть в Пашкиной ладони.

— Хочешь хлебушка? — спросил Пашка.

Я проглотил комок и кивнул.

Пашка взял у меня нож и вытер лезвие о майку. Потом разрезал кусок прямо на ладони. Нож опять упал в траву, а Пашка взял хлебные ломтики в две руки. Они спрятались в его коричневых, с острыми костяшками кулаках.

Пашка протянул мне руки.

— Который?

Я ткнул мизинцем наугад. Все равно: ломтики были одинаковые. Хлеб делить мы умели…

1960 г.

Когда сын полярного лётчика Тополькова одиннадцатилетний Валерка вернулся из школы, он узнал грустную новость. Отец сообщал в письме, что задерживается на Ямале еще на два месяца, Там была важная работа. «Знаю, что скучаешь, — писал он Валерке, — но сейчас улетать мне нельзя, сынок. Лучше уж сразу сделать так, как нужно, чтобы потом было легче на душе».

В конце письма Топольков обещал, что через несколько дней пошлёт сыну хороший подарок.

Видимо, письмо задержалось на почте, потому что не через несколько дней, а в тот же день высокий неразговорчивый лётчик привёл Валерке серого щенка-лайку.

Валерка придумал щенку имя. Он вспомнил книгу «Айвенго» и назвал щенка Ричардом, а потом стал звать его просто Рик.

Шло лето. Рик стал большим псом. Подрос и загорел до черноты Валерка. Все дни он проводил на берегу реки в дружной компании мальчишек-рыболовов. Ему некогда было скучать. Лишь иногда, услышав в воздухе рокот мотора, Валерка забывал об удочках и следил за самолётом, стараясь разобрать на крыльях номер.

Как-то раз Павлик — Валеркин товарищ — сказал:

— Ты всё смотришь и смотришь, будто знаешь, на каком самолете прилетит отец.

— Я знаю, — ответил Валерка. — Он говорил, что прилетит на своей машине.

— А когда?

— Скоро. На днях.

Они лежали на залитом солнцем берегу. Знойный воздух струился над нагретым песком, и сильно пахло смолой от причаленных к берегу плотов. Валерка, не вставая, швырнул в воду щепку, и Рик стрелой кинулся за ней. Он тут же вернулся к ребятам, держа щепку в зубах, и стал ждать, когда её постараются отнять у него. Но мальчишкам было лень двигаться. Обиженный пес бросил щепку, отряхнулся и лег.

— Хорошая собака, — вздохнул Павлик. — Я бы что угодно за такую не пожалел.

Валерка усмехнулся и, дотянувшись до Рика, потрепал его по мокрой спине.

Лениво шлёпая колёсами, выполз из-за поворота низкий, грязно-белый пароход.

— «Механик» ползёт, — зевнул Валерка и поднялся на ноги. — Надо идти домой, а то опоздаем к обеду.

На свое несчастье, он не опоздал.

Они ворвались в комнату, обгоняя друг друга. Валерка плюхнулся на диван и отбивался ногами от Ричарда. Тот, скаля зубы, носился вокруг.

— Боже мой, — сказала мама. — Шум, лай, крик. Прекратите, пожалуйста.

— Рик, прекрати, пожалуйста! — приказал Валерка. Он поднялся с дивана и стоял, тяжело дыша.

— Устал, — вздохнул он.

— Носитесь, как сумасшедшие, — заметила мама. — Еще бы не устать.

Она оглядела сына. В тёмных волосах запутался сухой листик полыни, светлые царапины виднелись на коричневых плечах. Белая майка в светло-зелёных разводах. Видно, опять где-то пробирался сквозь заросли.

— Ну почему ты всегда какой-то исцарапанный, вымазанный, растрёпанный. Вот Павлик вчера заходил. Чистый, аккуратный.

— Видела бы ты его сегодня, — усмехнулся Валерка.

— Сегодня не видела. — Мама о чем-то задумалась, потом спросила:

— Завтра в нашем институте организуют прогулку на катере. Не поехать ли и нам?

— Поехать, конечно. — согласился Валерка, но потом задумался. — Только вдруг завтра папа прилетит.

— Не прилетит, — сказала мама. — Сегодня пришло письмо. Он пишет, что задержится дней на десять.

— Ну, вот. — Валерка сразу приуныл.

— Ничего, это не долго. Зато завтра поедем на катере. — Она подтолкнула мальчика к двери. — Иди, умойся. К обеду придёт Виталий Матвеевич, а ты на себя не похож.