Дневники полярного капитана - Роберт Скотт

Ночью ветер отчасти утих, и мы смогли смутно различить очертания земли.

Я разбудил товарищей в 7 часов утра, и мы, долго не медля, отправились – отчаянно прозябшие, против крепкого ветра, в промерзлой одежде; шли через силу, но оставалось всего две мили. Поравнявшись с нашим мысом, мы убедились, что морской лед плотно окружил его. Вздохнули с невыразимым облегчением, когда увидели дом и, добравшись до него, узнали, что там все благополучно.

Оказалось, что в наше отсутствие пропали еще одна собака и одна лошадь. Это еще ничего, могло бы быть хуже. Остальные животные все вполне здоровы.

Я в восторге от всего, что нашел в доме. Симпсон [метеоролог] натворил чудес; впрочем, и все другие тоже. Описание отложу до другого раза.

Пятница, 14 апреля.

Страстная пятница. Мирный день. Ветер продолжается со скоростью от 20 до 30 миль в час.

Читал молитвы для всех.

Суббота, 15 апреля.

Погода стоит отвратительная. Ветер весь день дует со скоростью 30–40 миль в час; снег сильно мело, и теперь, вечером, он продолжает идти. Жду, когда можно будет отправиться на мыс Хижины с добавочными припасами. Сейчас сигнализировал им огнем о нашем благополучном прибытии. Получил ответный огненный сигнал.

Воскресенье, 16 апреля.

Вчерашний ветер продолжался до 6 часов, потом вдруг затихло, с редкими порывами с севера.

Сегодня объезжал лошадей и в первый раз основательно осматривал их. Не хотелось бы высказывать полученного впечатления.

Замерзание бухт. Мыс Эванс:

15 марта – повсеместное образование молодого льда.

19 марта – бухта в основном очистилась ото льда (лед между островами Неприступным и Острого хребта).

20 марта – бухта полностью очистилась.

25 марта – море между островами полностью замерзло.

28 марта – все море замерзло.

30 марта – лед только между островами.

1 апреля – граница замерзания идет от мыса до острова.

6 апреля – граница замерзания в проливе и Северной бухте.

9 апреля – пролив полностью очистился.

Четверг, 13 апреля.

Впечатления при возвращении на главную станцию. Выбирая место для нашего дома, я считался с возможностью, что северные ветры пригонят прибой, но рассудил, во-первых, что сильного северного прибоя в проливе никогда не замечалось; во-вторых, что сильный северный ветер непременно должен принести плавучий лед, который задержит прибой; в-третьих, что эта местность превосходно защищена ледником Барни; наконец, что нет признаков, показывающих, чтобы плоское взморье было размыто морем, так как составляющие его осколки скал совершенно остроугольны.

Когда стали строить дом и я увидел, что его фундамент всего на 11 футов выше уровня морского льда, это меня встревожило, но я успокоил себя перечнем всех благоприятных условий.

То, что мне пришлось снова обдумывать положение, дает понятие о том настроении, которое появляется у меня ввиду непредвиденных условий, когда невольно во всем сомневаешься.

В результате мое первоначальное мнение оправдалось, но я должен признаться, что у меня тогда было такое ощущение, как будто я успокоился без достаточного к тому основания, и это в таком деле, в котором ошибка могла повлечь за собой роковые последствия.

Только застав все и всех в сохранности, я понял, как я до этого беспокоился. При нормальных условиях мне и в голову не пришло бы, чтобы станции могла угрожать какая-нибудь опасность; но после того как пропали лошади и лед вскрылся у Ледникового языка, я не мог отделаться от опасения, что в воздухе носится беда, что, например, сильный прибой мог смыть все со взморья; мрачные мысли о возможности такого события и о последствиях его неотвязно преследовали меня вопреки основательным доводам, заставившим меня избрать это место как самое безопасное.

Позднее замерзание моря, ужасающая продолжительность бурь и описанных мною различных ненормальностей постепенно утвердили во мне глубокое недоверие к таинственному антарктическому климату, и воображение представляло мне всевозможные бедствия, могущие обрушиться на тех, с кем я так долго был разлучен.

Мы шли к мысу Эванс в тех тяжелых условиях, которыми сопровождается поход в сильный ветер и метель. Все выглядело неприветливо под серым светом раннего утра; платье на нас замерзло; пальцы наши, мокрые и холодные в палатке, были слегка отморожены при упаковке саней.

По мере того как мы приближались к мысу, стали появляться отрадные признаки жизни: старые следы шагов в снегу, длинная шелковая нить от метеорологического шара; но, подходя к скалам мыса и разбросанным близ него многочисленным, севшим на мель ледяным глыбам, мы больше ничего не видели.

К удивлению моему, крепкий лед простирался дальше мыса, и мы могли обогнуть мыс и зайти в Северную бухту. Тут мы увидели построенный на пригорке забор для защиты от ветра, а минуту спустя, обойдя небольшой угол, и весь дом. Он был цел и невредим; море, очевидно, его не тронуло. Я с облегчением вздохнул. Мы наблюдали за двумя работавшими поблизости конюшни фигурами – увидят ли нас? Минуты через две они увидели и побежали в дом сообщить о нашем прибытии. Три минуты спустя все девять обитателей (Симпсон, Нельсон, Дэй, Понтинг, Лэшли, Клиссольд, Хупер, Антон и Дмитрий[38]) с радостными криками выбежали к нам на лед. Они нас закидали вопросами а мы – их, но потребовалось не больше одной минуты для того, чтобы узнать важнейшие события из мирной жизни на станции со дня нашего ухода.

Такими событиями можно, пожалуй, назвать пропажу одной собаки и одной лошади. Лошадь эта имела подлую привычку нападать на подходивших к ней и передними и задними ногами. Но она была явно другой породы, чем остальные, – красивее и стройнее, с признаками арабской крови. Причину смерти оказалось невозможным установить, ни при жизни по симптомам болезни, ни потом, при вскрытии. Несмотря на лучший корм и на заботливейший уход, она стала постепенно хиреть и слабеть, так что, наконец, не могла стоять; ничего не оставалось, как прикончить ее. Антон уверяет, что она умерла просто из подлости, чтобы нам «насолить».

Это, конечно, серьезная потеря, но теперь я припоминаю, что и раньше сомневался, что эта лошадь будет нам полезна. Я предполагал, что она станет источником неприятностей из-за своего скверного характера и норовистости. Я предвидел, что с ней будет трудно, особенно в начале похода, в который tt бы взяли. Эти мысли немного утешили меня после неприятного известия о ее гибели. Собаку я оставил очень больной, так что известие о ее смерти не было для меня неожиданностью.