Пленница в башне - Вайолет Уинспир

Взгляд Ванессы омрачился, едва она погрузилась в размышления. По всему выходило, что дон Рафаэль не отказался от своего решения разлучить крестницу с легкомысленным кузеном. Бедный ребенок! Ванесса взяла из коробки помадку и прилегла, откусывая маленькими кусочками, а сестра ненадолго отлучилась в свою комнату. Жалюзи были приспущены, и в огромной спальне царили покой и легкий аромат цветов. До сих пор Ванесса никогда еще не болела, и теперь переживала из-за того, что вышла из строя, но в глубине души испытывала облегчение, оттого что расставание с Барбарой откладывается на неопределенное время. А также потому, что отложилась пока и необходимость объявить дону Рафаэлю о своем отъезде в Чили.

Она протянула руку к магнолиям, стоявшим на столике возле кровати, и услышала стук в дверь.

Вошел дон Рафаэль, смуглый и элегантный в безупречном бежевом костюме.

Безукоризненно завязанный коричневый галстук пронзала булавка в виде рапиры, а гладко зачесанные волосы блестели, как вороново крыло. Он подошел к постели, с холодной учтивостью взял ее правую руку, и она почувствовала теплое прикосновение его губ.

— У вас выздоравливающий вид, моя маленькая, — улыбнулся он. — Можно мне присесть к вам?

Он похлопал по испанскому покрывалу. Она кивнула, встревожилась, пытаясь догадаться, о чем он собирается с ней говорить. Он сел рядом, и она заметила, что дон рассматривает ее пеньюар цвета розового шампанского с воротником, отделанным мягким белым мехом.

— Я не потревожил вашего уединения? — спросил он.

— Нет. — Девушка стиснула пальцы. — Я просто пыталась угадать, о чем вы собираетесь со мной поговорить.

— Я только хотел спросить, как вы себя чувствуете, впрочем, если, конечно, вы не считаете, что мне следовало обратиться с этим к сестре Исабель.

Ванесса заметила, как при этих словах его губы тронула нерешительная улыбка, и поймала себя на мысли, что ей приятно смотреть на такого энергичного, пол ного сил человека. В его присутствии она чувствовала себя особенно слабой и хрупкой, но такое ощущение он пробуждал во всех женщинах. Конечно, мысль о том, что можно получать удовольствие, уступая мужчине, была способна в любое другое время привести ее в ярость, но сейчас у нее не хватало сил, чтобы вступать в сражение с собственными вероломными инстинктами. В виде исключения она позволила себе полюбоваться широкими плечами дона, гордо посаженной головой и твердо очерченными губами, поцелуи которых, наверное, заставляли в его объятиях трепетать Лусию Монтес.

— Рана на голове была очень серьезной? — Длинные пальцы осторожно прикоснулись к рубцу, который еще некоторое время будет безобразить ее висок. — Естественно, что, беспокоясь за вас, я не могу ограничиться вопросом сиделке. Она может видеть, что вы поправляетесь физически, но никак не может знать, как этот несчастный случай сказался на вашем душевном равновесии. Такая досадная отсрочка в ваших планах!..

Мрачное предчувствие, как стрела, вонзилось в сердце. Ее планы?!

Значит, ему откуда-то известно, что она собиралась покинуть замок? Но как он узнал? Неужели она проговорилась, пока была без сознания?

— Вы, наверное, догадались, что я встречался с сеньором Элсингом после происшествия. — Теперь он говорил холодно и жестко. — Он рассказал мне, что вы договорились уехать в Чили. Это правда?

— Да… я решила поехать, — призналась она, отводя глаза и чувствуя крайнее нежелание обсуждать свою чилийскую экспедицию.

— Полно, не нужно так скрежетать зубами! — Дон положил ладонь на ее щеку, приподняв подбородок большим пальцем.

— Знаю, вы будете отговаривать меня от этой поездки. — Она затрепетала от его прикосновения. — Но разве вы не понимаете, что мне нужно построить свою собственную жизнь, а здесь… здесь у меня нет будущего.

— А в Чили оно у вас есть? — сухо произнес он, мягко, но все сильнее надавливая на подбородок, так, что, в конце концов, ей пришлось посмотреть ему в глаза. — Неужели вы собираетесь выйти замуж за этого легкомысленного молодого человека, который не удержал машину на дороге и едва не угробил вас? Из-за него вы лежите здесь, раненая, бледная, с ужасным кровоточащим рубцом под волосами. А он… Я никогда не забуду этого зрелища — как он стонал, когда приходил в себя, и было совершенно очевидно, что он мертвецки пьян. — Глаза дона сверкнули, но вместо топазовых искр в них вспыхнуло пламя негодования. — И вы еще хотите убедить меня в том, что любите такого человека?

— Нет, я его не люблю…

— Хвала Иисусу! Но все равно собираетесь последовать за ним в Чили?

Она покачала головой:

— Сначала я согласилась поехать с ним, но потом передумала…

— Он сам вынудил вас передумать? — Вопрос застиг ее врасплох. — Он позволил себе какие-нибудь вольности?

— Он поцеловал меня… Сеньор, вы делаете мне больно!

Его пальцы медленно разжались, рука скользнула по ее плечу, и он убрал ее:

— Простите, милая. С того дня, когда произошла авария, я очень зол на этого человека, а сейчас я забылся. Так, значит, он поцеловал вас? Вам это не понравилось?

— Нет, не понравилось. — Она бросила на дона Рафаэля раздраженный взгляд. — Я обязательно должна подвергнуться этому… этому допросу только потому, что собралась ехать в Чили? Но я же сказала, что не собираюсь ехать с Гарри…

— Значит, вы едете туда потому, что там часто бывает юный Конрой?

— Откуда вы знаете? — Она чуть не задохнулась от изумления.

— Вы забыли, что я пользовался доверием вашего дядюшки. Именно он и рассказал мне, что вы переписываетесь с Конроем, адресуя свои послания в гостиницу в Сантьяго. Вот и все. — Дон поднялся и теперь возвышался рядом с ее кроватью, глядя инквизиторским взглядом на хрупкую фигурку, распростертую на горе подушек под сетчатым балдахином, усиливающим зелень глаз. — Вами движет желание вновь оказаться в объятиях этого молодого человека, и вы боитесь, что я воспрепятствую вашему желанию? Значит, вы воображаете меня этаким монстром… тираном?

— Нет, не совсем… — Она улыбнулась, глядя прямо в его глубоко посаженные глаза, которые она видела разными — то улыбающимися при взгляде на ребенка, то отражающими лучи заходящего солнца, когда он начинал говорить об истинном понимании любви. — Матери портят сыновей тем, что потакают им во всем, а выросшие сыновья потом ждут этого от каждой женщины.

— Для меня большое облегчение узнать, что я всего лишь испорченный мальчик, а не какой-нибудь тиран. — Его губы улыбались, но она заметила, что глаза оставались холодными и чужими, в них не было и искорки веселья. — Хочу обратить ваше внимание еще и на то, что мужчина неизменно проигрывает спор с женщиной, если она что-то бесповоротно решила. Если ваше желание ехать к юному Конрою столь велико, значит, вы должны это сделать. Я, правда, надеялся, что вы забудете о нем, но, раз это вам никак не удается… — он поднял плечи и сделал рукой один из присущих испанцам выразительных жестов, — тогда, значит, вы любите его, и я не имею права препятствовать вашему счастью.