Боги и касты языческой Руси. Тайны Киевского Пятибожия - Лев Прозоров

Солнце царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог, бе бо муж силен; слышавше не от кого жену некую…богату и всажену соущу. И некоему, вос хотевшю блудити с нею, искаше ея яти ю хотя. И, не хотя отца своего закона рассыпати, Сварожа, поемъ (взяв. — Л.П.) с собою муж неколко своихъ, разумев годину (время, час. — Л.П.), егда прелюбы деет, нощью припаде на ню, не оудоси (застал. — Л.П.) мужа с нею, а ону обрете лежащю с инемъ, с нимъ же хотяше.

Емъ (схватил. — Л.П.) же ю и мучи и пусти ю водити по земли в корзине, а того любодейца всекну (казнил. — Л.П.)».

Итак, в этом отрывке Даждьбог описан как «Солнце-царь», давший людям календарь из двенадцати месяцев, учредивший дань и строго следящий за соблюдением супружеской верности и брачных норм. Исследователи самых разных школ и направлений считают наиболее древней формой его имени имя «Дажьбог», впоследствии переосмысленную и видоизмененную в «Даждьбог» — «Дающий Бог».

«Дажь» мыслится, как притяжательная форма от готского «дагс» и немецкого «таг» — день. Знатоки рунической премудрости немедленно вспомнят руну «Дагас» — день, огонь, жар. По мнению исследователей, её нынешняя форма — результат попыток вырезать на дереве солнечный знак — вписанный в круг равносторонний крест.

Геза фон Неменьи связывает с этой руной скандогерманские божества Даг (день) и Бальдег, Бальдр, а также героев Свипдага (сканд.), Свибдагера (датск.), Свевдега (англосакс.), а также кельтское божество Дагда («добрый»). Корень «даг», «дажь» связывают также с санскритским корнем «даг» — жечь — и литовским «дегу», гореть, откуда и наше «дёготь».

С этим именем связывают также имя Божества балтийских славян Подага, о котором неизвестно ничего, кроме имени, и того, что ему (ей?) возводили храмы. В Подаге иногда видят женскую пару Даждьбогу, как Пеперуна составляет, по мысли этих исследователей, пару Перуну.

Такой крупный исследователь-языковед, как И.И. Срезневский, видел корень «даг» даже в имени другого именовавшегося сыном Сварога Божества, Радагаста[50](или Радигоста), почитавшегося в городе Ретра, в земле велетов-лютичей.

Святыни Ретры почитались в «Поморье Варяжском» лишь самую малость ниже храмов Арконы. По мнению Срезневского, приставка «Ра» в имени Божества велетов играла ту же роль, что, скажем, в слове «разорю», а «аст» в конце было суффиксом (ср. «зубаст, горласт» и пр.). То есть Ра-даг-аст — это тот, кто распространяет свет, тепло — «даг».

Однако, при всём уважении к памяти Исмаила Ивановича, здесь он, кажется, немного перемудрил. Имя Радагаст, во всём богатстве своих вариаций, известно в славянском мире с V века (один из варварских вождей, вторгшихся в Римскую империю, носил это славянское имя), принадлежа к одной из самых древних и одновременно распространённых групп имён, заканчивающихся на «гаст», «гост», «гость».

Анты Ардагаст, Доброгаст, Келагаст, Оногаст и Пирагаст, персонажи русских летописей Воигость, Орогость, Серогость, вендское Ольгаст (сокращение — Олег), польское Доброгост и так далее. Из этого же гнезда, возможно, вылетели и невнятные «фасты» и «фосты» из договоров великих князей русских Олега Вещего и Игоря Старого с Византией.

Норманнисты, конечно же, пытались увидеть в них своих возлюбленных скандинавов, но тщетно искать в рунических надписях эпохи викингов, кишащих именами и целыми родословными сагах или средневековых документах (католичество, принятое норманнами, в отличие от православия, не требовало обязательной замены «Языческого» имени) тёзок этих загадочных русских послов.

Зато, предположив, что перед нами славянские имена, павшие жертвой стараний не то византийских, не то отечественных грамотеев на слух приспособить их к греческим буквам, мы легко опознаем в «Вуефасте» — Вуегаста (с мягким, «украинским» придыхательным «г»), в «Лидулфосте» — Людогоста (в древнем Новгороде была Людогоща улица, на которой нашли дивной красоты резной деревянный крест).

Новгородская топонимика вообще кишит названиями, произведенными от имён этого же ряда — Утрогощи, Любогощи, Чадогощи, Видогощи и т. п. И во всех славянских землях известны Радагасты, Радогосты, Радигости и производные от этого имени названия рек, селений, гор.

По одной такой горе (Гостин, она же Радгост, Радхорст в немецком произношении), кстати, получила название марка чешского пива «Радхорст» (на его пробках и изображён, в меру фантазии изготовителей, вооружённый Языческий идол). У этой горы произошло столкновение чешских рыцарей Ярослава из Штернберга с монголо-татарскими полчищами Батыя в 1240 году.

Католики приписывают победу чехов Гостинской богородице — однако же чем могла помочь в бою женщина, да ещё иноплеменница и иноземка? На мой взгляд, читатель, гораздо логичнее предположить, что славянским витязям помог закованный в латы славянский Бог с соколом на шеломе и бычьей головой на щите.

Был ли Сварожич из Радигоща-Ретры тем же Богом, что и Даждьбог, неясно — вряд ли у Бога Неба был один или два сына.[51]

Но, учитывая разноголосицу форм имени Радагаста-Радогостя-Ради-госта, трудно согласиться со Срезневским и увидеть в его имени конструкцию, основанную на корне «даг».

Впрочем, исследователи не совсем уж единогласно готовы признать Даждьбога Солнечным Божеством — В.В. Мартынов в статье «Мифологический мир «Слова о полку Игореве»» выдвинул предположение, что Даждьбог — злое Божество, на основании сербских легенд, где Даждьбог выступает как воплощение зла и противник Бога на земле. Также он апеллирует к древне-иранскому duZ — «злой».

В «Даждьбожьих внуках» «Слова о полку» исследователь видит черниговского князя Олега Святославича и заглавного героя «Слова», Новгород-Северского князя Игоря Святославича, поэмой якобы осуждавшихся за «усобицы».

Однако не стоит приписывать советское государственническое сознание автору русского Средневековья — для тех времён желание личной славы было естественной чертой князя, и даже у человека, искренне радевшего за объединение Руси, никакого осуждения вызывать не могло.

Никаких черт осуждения главного героя в поэме я не нахожу (замечу, что некоторые исследователи довольно убедительно приписывают авторство самой поэмы именно Игорю Святославичу), что же до Олега Святославича, то автор говорит о нём не хуже, чем о многих иных князьях. Знаменитое «Гориславич» никакого осуждения не содержит — не содержат же осуждения названия растения «горицвет» или птички «горихвостки».