Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

А разница есть, и она огромная! Именно в ней кроется причина нашей национальной особенности, то, что отличает «нас» от «них», ответ на «Почему?», который никто не видит.

Известно, что хитрые англичане еще в XVII веке начали переходить от ручного производства к машинному, положив тем самым начало промышленной революции. При этом сопровождалась она бурным ростом производительности труда в сельском хозяйстве и исходом из него лишних рабочих рук. К середине XIX века главной производящей отраслью и главным финансовым источником у них стало промышленное производство, поглощавшее избыток трудового населения, о котором говорил А. Плансон.

У нас к этому же времени главной производящей отраслью и главным финансовым источником оставалось низкопроизводительное, средневековое сельское хозяйство с господством ручного труда. Охватывало оно практически всю экономику, почти все «народное хозяйство».

Изначально, после реформы 1861 года, предполагалось модернизировать его с помощью земства, но дальше благих пожеланий дело фактически не пошло. Кредиты разворовывались, крестьяне ломали американские косилки и сеялки, которые лишали их последнего заработка, а образцовые хозяйства, созданные на земские деньги, нередко приходили в упадок.

Создавать и развивать новое производство всегда непросто, особенно когда нет заморских колоний, из которых можно бесплатно откачивать ресурсы, или когда собственное население вконец разорено финансовой политикой самодержавной власти. Как отмечает наш современник А. Г. Коломиец, подтверждая слова Н. Ф. Даниельсона, «сбережения населения, аккумулированные в кредитных учреждениях, преимущественно обращались не на производительные цели, а через механизм “позаимствований” – на финансирование текущих расходов государства».[325]Поэтому в той ситуации гораздо проще и экономнее, да и привычнее было воздействовать на результаты уже существовавшего аграрного производства с помощью, например, печатного станка. В результате увеличение объема денег (кредитных билетов) в обороте на 25 % в военные 1877–78 годы привело не к росту инвестиций в производство и увеличению выхода зерна, а к росту его… вывоза за границу. Только за эти два года вывоз зерна при том же уровне производства увеличился на 63 %, а грузооборот железной дороги – на 57 %.[326]Похожая картина складывалась и с крупным рогатым скотом, и с кормами – рост вывоза опережал рост производства.[327]Это было бы парадоксом, если бы мы не знали, что государство воздействует не на основное производство, а на его инструменты, как и утверждал Н. Ф. Даниельсон.

Нетрудно догадаться, что благодаря этому обстоятельству именно инструменты быстро росли и развивались, становились мощнее, буквально жирели, «производство» же не менялось, наоборот, при бурном росте населения оно фактически сокращалось. «Инструменты» разоряли «производство», обескровливали его, лишали крестьянство жизненных сил, вели к его вырождению. Как говорил В. О. Ключевский, «государство пухло, народ хирел».[328]Пожалуй, их можно сравнить с насосом, который выкачивает воду из колодца: при избыточной мощности он может выкачать ее до дна.

Получается, что развивая «результаты» производственной сферы, в том числе принимая на себя расходы частных компаний, т. е. национализируя убытки, государство развивало только высшее сословие, поднимало его внутренний капитализм до мирового монополистического уровня. Строго говоря, совсем не брать на себя расходы частных предприятий государство не могло, потому что в России не было таких предпринимателей, которые, даже объединив свои капиталы, могли бы строить протяженные сети часто убыточных железных дорог. Беря на себя расходы, государство тем самым гарантировало доход частным акционерам при любом раскладе, существенно снижая риск от предпринимательской деятельности и в то же время решая для себя общенациональные задачи.

Однако удачная конструкция «насоса», позволявшая работать с большим запасом мощности, все-таки несла в себе угрозу откачать воду до дна или, по-другому, окончательно спилить сук, на котором сидишь. Еще это можно было бы сравнить с походом князя Игоря к древлянам за добавочной данью, по-современному, за сверхприбылью, после чего древляне его казнили, посчитав, что он не имеет на это права. В этом, как нам кажется, кроется ключ к пониманию не только того, почему «было вот так», а на каком основании это вообще было (и, видимо, есть до сих пор). Ответ простой – на основании права. На основании и социального, и юридического права, того самого права, которое принадлежало высшему сословию, и которое оно само генерировало в собственных интересах.

«Верхи» считали, что имеют право откачивать из «низов» ресурсы любым способом и в любом количестве. До конца разорить сельхозпроизводство они, конечно, не хотели, прекрасно понимая, чем все это может закончиться, но остановиться уже не могли, поскольку аппетит приходит во время еды. Отсюда противоречивость внутренней политики: с одной стороны – развитие земства и накачка деньгами доморощенных «капиталистов», с другой – борьба и с теми, и с другими. Даже значительный приток иностранного капитала, ставший результатом реформ С. Ю. Витте, который рассчитывал с его помощью поднять «народное хозяйство», не изменил структуру внешней торговли. А во многом благодаря именно ей происходила откачка национальных ресурсов.

«Торговый баланс наш хотя и сводился в годовом итоге с плюсом в нашу сторону, но абсолютная цифра его с каждым годом становилась меньше», сообщалось в «Докладной записке Совета Съездов Представителей Промышленности и Торговли о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса» (представлена правительству 12 июля 1914 г.). «Так, с 430 млн в 1911 г. к 1913 г. наш торговый баланс опустился до 200 млн рублей. За последний год было три месяца, когда баланс наш являлся отрицательным…».[329]Снижение показателей торгового баланса говорит, как нам кажется, об исчерпании ресурсов для экспорта. Несмотря на это, в ХХ веке вывоз зерна традиционно увеличивался, как и доход от него – в 1913 году вывезли на 55 % больше, чем в 1900 году (647,8 млн пудов против 418,8). А дохода получили больше на 94 % – 589,9 млн рублей против 304,7.[330]

В этой связи любопытно, что при прокладке новых линий железных дорог учитывались в основном направления, привязанные к районам, производящим зерно, особенно до начала строительства Транссиба, который преследовал и более широкие цели. Рост протяженности железных дорог и количества судов торгового флота, как отмечает Н. П. Ионичев, сказывался на увеличении внешнеторгового оборота. Они же (т. е. «инструменты»), по его словам, не только увеличивали обороты внешней торговли, «но и в значительном объеме поглощали импортируемое железнодорожное и судостроительное оборудование».[331]Поглощали импорт и некоторые другие отрасли, тоже не относившиеся к основной производственной сфере. А. И. Уткин, например, подчеркивал, что нездоровым симптомом накануне мировой войны было то, что «основной капитал шел в текстильную и пищевую промышленности, а не в отрасли передовой наукоемкой промышленности. 63 % российского экспорта составляла сельскохозяйственная продукция, 11 % – древесина. Россия жизненным образом зависела от импорта германских станков и американской сельхозтехники, иностранный долг навис над страной скудных ликвидных ресурсов».[332]