Дракон мелового периода - Анна Гурова

Потому-то Машка и не особенно меня приглашала и, может, так бы и уехала без меня, если бы я не заметила, что она собирает рюкзак и готовит снасти.

– Только учти. – сказала она в ответ на мое желание отправиться за хариусами вместе с ней. – ловить их очень трудно. И ехать довольно далеко, причем по бездорожью.

– Мы разве не на реку пойдем?

– Конечно, нет. В этой реке ни один хариус не выживет. Им нужна кристально чистая проточна вода. Мы в лес поедем, на ручей, в самую чащу.

– И долго ехать?

– Да часа два. Далеко, за секретную зону. Там, между прочим, медведи водятся. В позапрошлом году дядя поехал с родственниками за брусникой на своем «Запорожце». Тогда старая дорога еще не так заросла. Приехали они на место, разошлись в разные стороны, а потом возвращаются к машине и видят – весь капот когтями исцарапан, и крыша просела! – Машка хихикнула. – Они в «Запорожец» вшестером впихнулись за пять секунд и умчались оттуда, как на ракете. Больше этого рекорда с тех пор никто не повторил.

Я пожала плечами. Призрачная угроза медвежьего нападения только придавала остроты поездке.

Мы выехали на следующий день до рассвета, в холоде и сырости, груженные разнообразным рыболовным снаряжением и запасами еды. Пока Машка петляла на «Урале» по деревенским закоулкам, я дремала, обхватив сестру за пояс и уткнувшись носом ей в воротник. Вскоре нас обступили почти черные в предутреннем сумраке ели таких гигантских размеров, каких я прежде не встречала. Лес, на который я любовалась издалека уже вторую неделю, но до сих пор не забиралась в него дальше опушки, выглядел неприветливо, что-бы не сказать враждебно. Пахло черникой, хвоей и гниющей водой. Туманный голубоватый полумрак навевал мысли о лесном царе, жаждущем закатить душу странника, и о комарах, которые непременно накинутся на нас, если мы остановимся хоть на секунду. Медвежья угроза с каждой секундой казалась мне все менее призрачной.

Машка вдруг резко, с разворотом, тормознула. Я стукнулась носом о ее затылок.

– Смотри! – громко прошептала она. – Впереди, на дороге!

Невольно похолодев, я глянула ей через плечо. Мельком успела разглядеть что-то черное. Потом раздался громкий хлопок, черное взлетело и исчезло за ближайшей елкой.

– Что это было?

– Глухарь.

– Вот блин. – огорчилась я. – В кои-то веки встречаю дикого глухаря, и то не успела разглядеть. Ты уж в другой раз предупреждай меня пораньше.

– Забыла сказать, тут еще рыси водятся.

– Хм. Главное – вовремя вспомнить.

– Да они на людей не нападают. Ну, если только с лосем случайно сверху перепутают.

– Спасибо, успокоила...

Чем ближе к рассвету, тем больше мне нравился лес. Туман уползал в мох; верхушки елей порозовели, и они стояли, наливаясь жаром восходящего солнца, как огромные черные свечи. Но дорога с каждым километром становилась все хуже и хуже. Заброшенный проселок превратился в заросшую тропу, которую часто пересекали то ямы с водой, то стволы упавших деревьев. Машка, не раздумывая, направляла мотоцикл в обход. Из-под колес «Урала» летели мох и брызги грязи, он надсадно ревел и поровил упасть на бок, но тянул.

Ели стали встречаться реже, постепенно сменяясь соснами. Мы заехали на какой-то пригорок, и Машка заглушила двигатель. Сразу стало удивительно тихо.

– Все. – сказала сестра. – Дальше ехать нельзя. Только пешком.

* * *

Холодные тени и сизые языки тумана растаяли в воздухе. В лес пришло утро, тихое, свежее и душистое. Дул легкий ветерок, принося волны одуряюще сладкого аромата земляники.

– Нам вниз. – Машка распутала лески и указала удилищем на заросли у подножия взгорка. – Туда, в орешник.

– Машка... – Я озиралась по сторонам, пуская слюни. – Сколько тут ягод!!!

– Никуда они не денутся! Давай посидим часов до одиннадцати, наловим хоть десяток, а потом сделаем перерыв. Костер разведем, попьем чайку, отравимся бабкиной кулебякой...

Машка вручила мне удочку – довольно паршивую, самодельную, с которой мы обычно ходили за окунями.

– Что, думаешь, я все равно ничего не поймаю? – ядовито спросила я.

– Дело не в снасти, а в сноровке. – важно сказала сестра. – Хариусы – рыба капризная и очень чуткая, не на любителя, а на умельца. Они снизу, из воды, видят тени. Если тень шевельнется – сразу уплывают и прячутся. Вода там, как стекло. Так что надо сидеть абсолютно неподвижно, даже головой не двигать...

– По-моему, это перебор. – усомнилась я.

– Увидишь. Самое главное – удилище. Постарайся, чтобы тень от него не падала на воду. Если не получится, то держи его неподвижно —тогда хариусы подумают, что это ветка, и минут через двадцать успокоятся.

– Да я сама двадцать минут его не продержу!

– Ничем не могу помочь. В общем, никаких резких движений. Еще – не разговаривать. Даже шепотом. Звук по воде идет отлично. И встань на всякий случай от меня подальше. Чую, всю рыбу распугаешь.

Машка ободряюще мне подмигнула и пошла к орешнику. Я в легком шоке последовала за ней.

– И стоит оно таких хлопот? Они хоть вкусные? Следующие десять минут мы продирались сквозь заросли, как в бразильской сельве. Мало того что кусты лещины росли невероятно густо, так еще нам приходилось лезть через метровую крапиву, а потом – через осоку. Машка каким-то чудом находила в этих дебрях тропинку. Я уже взмокла, когда Машка резко остановилась, повернулась ко мне и шепотом сообщила:

– Пришли.

* * *

Мы оказались в тоннеле – по-другому не сказать. Длинные густые ветви лещины так переплелись у нас над головами, что под этим зеленым сводом, казалось, еще не наступило утро. От этого места веяло удивительной чистотой. У наших ног с тихим бульканьем тек ручей. Шириной он был метров пять, а глубиной примерно по колено. Он был настолько прозрачен, что, если бы не кудрявые бурунчики у выступающих камней, показалось бы, что зелено-бурые травы на дне шевелятся сами по себе, а поверх них ползут по течению прошлогодние листья.

– А где хариусы? – громко спросила я.

Машка зашипела на меня, прижимая палец к губам. Она отступила на пару шагов от берега и начала готовить снасть: размотала леску, достала коробку с червяками. Глядя на нее, я занялась тем же.

Через полминуты, когда я, кривясь от отвращения, мучила червяка, пытаясь насадить его на крючок, Машка тронула меня за руку. Я подняла глаза. Она молча указала в сторону ручья. Я перевела взгляд и увидела хариуса.

В прозрачной воде он как будто полз по траве или, вернее, низко летел над ней; крепкая узкая круглоголовая серебристо-белая рыбина, Формой очень похожая на торпеду. Хариус двигался медленно, порыскивая в стороны, словно осматриваясь. Я замерла без напоминания – но казалось, что хариус чует нас даже из-под воды.