Высокие Горы Португалии - Янн Мартел

В результате на секционном столе остается только тело, а на полу – чемодан, набитый всякой дребеденью.

Он долго и молча глядит на все это. А когда отворачивается, замечает на приставном инструментальном столике кое-что: клок шерсти шимпанзе. Мария Каштру забыла про него – а может, оставила намеренно? Он подбирает клок и делает то, что проделывала она, – обнюхивает его и подносит к губам.

Он вконец обессилен. И возвращается к себе в кабинет с клочком обезьяньей шерсти в одной руке и чемоданом в другой. Он ставит чемодан на письменный стол и тяжело опускается в кресло. Раскрывает чемодан и глядит на его содержимое. Затем выдвигает из стола ящик, достает конверт, сует в него шерстяной клок и кладет его в чемодан. На полу он замечает томик Агаты Кристи. И поднимает его.

Сеньора Мелу приходит рано – по привычке. И премного удивляется, обнаружив, что доктор Лозора сидит, припав к столу. У нее замирает сердце. Неужто умер? Мертвый патологоанатом – вещь поразительная и с профессиональной точки зрения несуразная. Она подходит ближе. Он просто спит. Она слышит его дыхание и видит, как его плечи чуть заметно поднимаются и опускаются. Да и цвет кожи у него нормальный. Вот и слюну пускает на стол. Нет, она ни с кем не поделится столь пикантной подробностью в виде блестящей струйки, вытекающей у него изо рта и образующей лужицу на столе. Она никому не расскажет и про опорожненную бутылку красного вина. Она берет ее и тихонько ставит на пол, за стол – с глаз долой. На столе громоздится здоровенный, видавший виды чемодан. Докторский? Доктор что, куда-то собрался? Но откуда у него такой потертый чемодан?

Он спит, лежа на папке. Хотя папка почти целиком скрыта под его рукой, ей удается прочесть верхнюю строчку:

«Rafael Miguel Santos Castro, 83 anos, da aldeia de Tuizelo, as Altas Montanhas de Portugal»[37].

Странно… она не припоминает ни названия, ни места. А ведь она хранительница названий – та, кто безошибочно связывает всякого человека с его или ее смертью. Запись сделана докторской рукой и больше походит на временную памятку, явно не предназначенную для последующего увековечивания на ее пишущей машинке. Может, случилось что срочное после того, как она ушла давеча вечером? И впрямь очень странно. Мимоходом она обращает внимание на возраст умершего. Восемьдесят три года – полный прожитой возраст. Это утешает ее. Невзирая на жизненные трагедии, в мире все-таки можно долго пожить.

Она замечает, что замки на чемодане не заперты. Сознавая, что поступать так как будто не годится, она, тем не менее, тихонько открывает его, желая удостовериться, что чемодан действительно докторский. Столь странный набор вещей: флейта, нож с вилкой, свечка, простенькое черное платье, книга, отрез красной ткани, конверт и всякое такое прочее – вряд ли принадлежит доктору Лозоре. Она закрывает чемодан.

И тихонько выходит из кабинета, чтобы не смущать доктора, когда тот проснется. Она направляется в свой крохотный рабочий закуток. Ей нравится наводить там порядок перед началом рабочего дня. Надо вот заменить красящую ленту у пишущей машинки, достать стопку чистой копирки, налить в графин воды. Дверь в прозекторскую открыта, чего быть не должно. Она заглядывает туда. У нее перехватывает горло. На столе – труп! Ее пробивает дрожь. Что здесь происходит? Давно ли его достали из холодильника? Это же грубейшее нарушение! Обычно предварительный протокол диктуется не раньше чем за час до начала вскрытия. Обычно трупы привозят и увозят в мешках, и осматривать их может только врач.

Она заходит внутрь. Может, тело живое, утешает она себя, а не мертвое.

Ничего общего с живым. Это тело мужчины – старика. Пожелтевшее и обвислое. Костлявое. Волосатый лобковый бугорок и большой член выставлены напоказ самым непристойным образом. Но куда отвратительнее выглядят грубые рубцы по всему телу – неровные красно-серо-желтые швы, отчего труп больше походит на тряпичную куклу. Руки – как щупальца морской звезды с нижней стороны. Даже член изуродован жуткими швами. Сеньора Мелу сглатывает, силясь не упасть в обморок и успокоиться. Она заставляет себя взглянуть на лицо старика. Но на нем отражено только одно – старость. Она в ужасе от того, что труп походит – она подбирает точное слово – на мощи. Выходя из прозекторской на цыпочках, чтобы, не ровен час, не потревожить мощи, она недоумевает: А где же каталка? Как он сюда попал?

Она закрывает за собой дверь в прозекторскую и делает два-три глубоких вдоха. Ясное дело, доктору нужна помощь. Последнее время он сам не свой. Иной раз опаздывает на работу, иной раз не приходит вовсе, а иной раз работает ночи напролет. Бедняга. Смерть жены совсем его подкосила. Он отмахивался от сочувствия коллег-врачей и даже самого директора больницы. «Сам справлюсь как-нибудь, – говорил он, – сам». Да как тут справиться самому! Доктор Отавью, его сменщик, на выходные уезжал куда-то, но, даже если бы он тогда и остался, все едино не стал бы заниматься ею, потому что знал лично. Хотя процедура-то стандартная. В обычных обстоятельствах ее тело следовало бы отправить в больницу в Вила-Реал. Но доктор Лозора и слышать не хотел, чтобы этим занимался кто-то другой. А она между тем разлагалась – нужно было все проделать не мешкая. Так что ему пришлось производить вскрытие своей жены.

Сеньора Мелу, будучи в глубоком потрясении и пряча глаза за соломенной сеткой слухового оконца, следила за происходящим из своего закутка. Она, как могла, старалась печатать протокол вскрытия, который надиктовывался ей из прозекторской. Тишину временами нарушали всхлипывания, вменявшиеся вздохами решимости, когда доктор Лозора снова начинал диктовать. Но как запечатлеть на бумаге боль, как запечатлеть душевный надлом? Все это глубоко запечатлевалось в ее собственном сердце, пока она с сознанием долга печатала на бумаге то, что слышала.

Она знала – многие считали Марию Лозору чудачкой. Последнее время, к примеру, она имела обыкновение разгуливать по городу с сумкой, набитой книгами. Она бывала остра на язык. А ее молчание порой казалось зловещим. Она ввергала в ужас отца Сесилью. Он с покорностью, без всяких возражений выслушивал ее экспромты на религиозные темы и не говорил ни слова, когда она вдруг принималась зачитывать что-нибудь из какой-нибудь книги в своей сумке при всем честном народе во время его проповедей. При этом, однако, это была добрейшей души женщина, всегда готовая прийти на помощь хоть днем, хоть ночью. Она как будто совсем не смыкала глаз. Сколько раз приходила она домой к своим друзьям, у которых болели детишки, с кастрюлькой супа и в сопровождении доброго доктора, своего мужа? Благодаря их вмешательству многие жизни обретали утешение, а в иных случаях – даже спасение. Они были неразлучной парой, эти двое. Сеньора Мелу не знала ни одной другой пары, которой доставляло бы такое удовольствие общаться меж собой.

И надо же, чтобы с нею случилось такое! Как-то вечером она, по обыкновению, пошла пройтись одна. Доктор Лозора вернулся из больницы домой, а ее нет. В конце концов, встревожившись не на шутку, он той же ночью сообщил о ее исчезновении в полицию. Он не имел ни малейшего представления, где жена могла быть. Она была себе на уме, говорил он, и, может, решила сходить к кому-нибудь в гости, не предупредив его. Ну да, а он в тот вечер засиделся на работе допоздна.