Преступный разум: Судебный психиатр о маньяках, психопатах, убийцах и природе насилия - Тадж Нейтан

какие детали необходимо учесть. Как оценить факторы риска в их взаимосвязи и предсказать поведение Гэри в будущем? Для этого у нас есть стандартные процедуры, но на окончательное решение психиатра влияют и воспоминания.

Предполагается, что судебные психиатры – эксперты в оценке возможного риска насилия. Несомненно, мы много размышляем о риске. Большинство пациентов, которых мы обследуем и лечим, продемонстрировали свою склонность к насилию еще до того, как мы увидели их впервые. Поможет ли этот опыт уверенно оценивать риск, зависит от того, как им воспользоваться.

Люди оценивают вероятность того или иного события почти мгновенно. Встроенные ментальные схемы означают, что нам не нужно сознательно обрабатывать данные. Одна из таких схем позволяет оценить вероятность события, используя доступные воспоминания. Мы представляем, что может произойти, под влиянием приходящих на ум соответствующих примеров. Оценка вероятности основывается на доступности примеров из памяти, отсюда и термин «эвристика доступности».

Если судебный психиатр не готов признать, что воспоминания о случаях, в которых имело место жестокое насилие, более доступны ему в силу профессии, возникает предвзятость. Пусть мы видели больше таких случаев, чем наши коллеги, не работающие судебными психиатрами, это не значит, что мы лучше оцениваем риск. Да, у нас значительный опыт в оценке риска, но по сравнению с психиатром, который принимает гораздо больше пациентов, многие из которых не совершают серьезного насилия, мы склонны переоценивать риск. Но, борясь с предубеждением, мы не должны игнорировать доступные воспоминания, ведь в них есть ценные уроки, тем не менее они не говорят о вероятности. Прорабатывая подробности истории Гэри, я вспомнил один случай, которым занимался ранее. Из-за сходства с Гэри он остался в памяти.

Майкл вышел на свободу в тридцать два года, отбыв пять с половиной лет из восьмилетнего тюремного заключения за ограбление театральной кассы и ограбление строительной компании с помощью пневматического пистолета. В двадцать шесть лет, когда его осудили за эти преступления, он был еще молод, но не был новичком в судах. Впервые его осудили за воровство в одиннадцать лет, и с тех пор в подростковом возрасте он восемь раз представал перед судом за аналогичные преступления. Затем характер правонарушений изменился. Когда Майклу исполнилось двадцать, он начал применять насилие. Череда грабежей привела к восьмилетнему тюремному сроку.

Во время отбывания наказания он испытывал некоторые симптомы психического расстройства, в связи с чем ему назначили психотропные препараты. После освобождения он продолжил принимать лекарства и ходил на прием в государственную психиатрическую клинику. Иногда Майкл рассказывал о своих агрессивных побуждениях. Учитывая его криминальное и полное насилия прошлое, местный психиатр обратился к судебному психиатру за повторным заключением.

Как человек, злоупотребляющий наркотиками, Майкл получал дополнительную помощь у соответствующих специалистов. Он сказал одному из врачей, что слышит голоса, побуждающие его к агрессии, но эти голоса приглушались назначенными лекарствами или героином, который он продолжал иногда употреблять.

Он был не самым простым пациентом. Иногда он не являлся на прием. Или вдруг переставал принимать лекарства, хотя они вроде бы облегчали его состояние. Он по-прежнему совершал преступления, был осужден за кражу со взломом и владение пневматическим оружием. В какой-то момент он стал более неуравновешенным и оказался в тюремной больнице. Приятным сюрпризом оказалось то, что в больнице он не оправдал своей репутации забияки. Одна медсестра даже назвала его образцовым пациентом. Примерно через полтора месяца пребывания в отделении его выписали под присмотр судебно-психиатрической службы.

Все продолжилось по той же схеме: он не всегда выполнял требования, принимал наркотики и периодически буянил. Но были и положительные изменения. Временами Майкл хорошо держался и говорил, что помощь идет ему на пользу. Он согласился на инъекции препаратов, а также на госпитализацию для детоксикации от опиатов.

К случаю Майкла возвращаюсь часто, поскольку он в значительной степени похож на многих пациентов, прошедших через тюремную больницу. Злоупотребление психоактивными веществами, безусловно, было среди них нормой, и они нередко имели долгую историю насильственных преступлений, начиная с детства. Они не обратились бы ко мне, если бы не испытывали психиатрических симптомов, но эти симптомы могли быть аморфными и изменчивыми. Часто наблюдалась агрессивность. Иногда агрессия сопровождалась голосами. Сочетание проблем с наркотиками и алкоголем, преступного поведения, агрессии и специфических психических переживаний не выделяло Майкла из многих сотен заключенных, которых я обследовал.

В июле 1997 г. Майкл стал исключением среди преступников с психическими расстройствами. По телевидению показывали документальный фильм о нераскрытом преступлении, совершенном годом ранее, и его посмотрел психиатр Майкла. Он и другие сотрудники клиники пришли к выводу, что Майкл подходит под описание подозреваемого. Преступление заключалось в жестоком нападении на двух детей и их мать, которые гуляли с собакой по тихой сельской дороге. Мать и ее шестилетняя дочь погибли, а девятилетнюю девочку с серьезными травмами головы бросили умирать, но она выжила.

После получения информации от психиатров полиция арестовала Майкла. Его осудили за два убийства и покушение на убийство и приговорили к трем пожизненным срокам. Его полное имя, Майкл Стоун, вошло в анналы психиатрии не только из-за характера преступления, но также из-за политических изменений, которые последовали за его осуждением.

Сразу после вынесения приговора в прессе возникли вполне понятные размышления о том, как такое могло произойти. Общественности была представлена история о неизбежности этих событий. Например, газета Mirror опубликовала статью о трагедии, которая не могла не случиться.

Майкл Стоун был ходячей бомбой замедленного действия. Безумец, наркоман, неоднократно совершавший преступления и склонный к насилию… Многие знали, насколько он опасен. Даже он сам это знал. Он несколько раз умолял забрать его в больницу, но ему отказывали. Почему? Потому что он был слишком опасен. Вы когда-нибудь слышали что-либо более абсурдное и наверняка ведущее к трагедии? Полиция знала всю историю преступлений Стоуна. Врачи и психиатры знали, насколько он неуравновешен. За пять дней до жестокого нападения на Расселов медсестра психиатрической клиники предупредила, что он «находится в ужасном состоянии». Все признаки были налицо. Но никто не сделал ничего, чтобы проконтролировать или остановить его. Майклу Стоуну позволили остаться на свободе. Напасть на Расселов, убить Лин и Меган и бросить умирающую Джози. Его осуждением и тюремным сроком дело не закончилось. Осталось слишком много вопросов о том, почему Стоуна никто не контролировал. Мы должны знать, почему служба здравоохранения Западного Кента повела себя так беспомощно.

И это не просто преувеличения бульварной прессы. The Times, обычно более трезвая в оценках газета, также требовала ответа на вопросы, почему Стоун оказался на свободе и был готов убивать и почему убийце с долгой историей психических проблем и насилия было отказано в койке в охраняемой психиатрической больнице всего за несколько дней до кровопролития, несмотря на то, что «персонал рассказывал о его фантазиях об убийстве детей».

Большинство из нас находили изображение лица в рисунке на деревянном срезе или в облаках. Это называется парейдолия – когда в случайных линиях и контурах видят оформленный образ. Мы воспринимаем это как пассивный процесс. Нам кажется, что мы просто случайно замечаем определенный образ. На самом деле наш разум активно ищет формы и узоры, имеющие значение. Мы видим определенные образы отнюдь не случайно. Чтобы понять себя и других, мы в значительной степени полагаемся на выражение лица.

Родителей не учат при общении с младенцами использовать преувеличенно эмоциональные или повторяющиеся выражения лица и звуки, это делается неосознанно. В большинстве случаев они не задумываются, почему ведут себя таким образом. И в этом нет необходимости – такая реакция рефлекторна. Отчасти родитель пытается зеркально отразить эмоциональное состояние ребенка. Мать изображает преувеличенные эмоции, чтобы привлечь внимание ребенка и обозначить, что это важно. В ходе этого интерактива еще не говорящему младенцу помогают понять его чувства. Когда ребенок расстроен, родитель помогает ему сдержать эмоции с помощью успокаивающих звуков и соответствующего выражения лица.

Высшая способность человеческого разума понимать себя и других в значительной степени зависит от этой коммуникации в первые годы жизни. И во взрослой жизни важная способность человека – замечать лица в своем окружении и следить за их изменением. Трудно не обратить внимания, как расширяются глаза стоящего перед тобой человека, когда он смотрит куда-то тебе за спину, – это наводит на мысль, что за тобой кто-то стоит. Мимолетный проблеск страдания в глазах слушателя может вынудить сменить тему, прежде чем ты осознаешь, что произошло. Быстрая адаптация к чувствам других и демонстрация собственных знаков – это часть повседневного взаимодействия. Именно это делает нас такими сложными