Юсуповы, или Роковая дама империи - Елена Арсеньева

– Ишь, герцогиня, а работать умеет!

Да, сейчас титул утратил всякий смысл. На хлеб его не намажешь, платья из него не сошьешь. В счет шли совсем иные ценности! Мы с Феликсом это тоже понимали.

Между прочим, на той выставке, где блеснула Ламанова и ее модели а-ля рюсс, вернее, а-ля рюсс-советик, вышивки Мари получили две награды: золотую медаль и почетный диплом.

Когда пришли бумаги, она долго хохотала. Организаторы выставки, очевидно, ничего не знали о ней, потому что документы были выписаны на имя «Господина Китмира».

Ну вот, теперь самое время рассказать и об «Ирфй», Irfй. Легко угадать, почему мы выбрали именно это название. Соединили первые слоги своих имен, вот и все. Слово выглядит и звучит совершенно по-французски, хотя такого слова и нет во французском языке.

Мы оба были опорой друг для друга, мы не преодолевали таких трудностей, как, например, Мари, которой во всем приходилось полагаться только на себя (ее второй муж, Сергей Путятин, проживал ее деньги, но ничем ей не помогал), но все же без них не обошлось. Главная трудность состояла в том, что мы понятия не имели, как вообще приняться за дело. Феликс фантазировал, как будет обучать наших манекенов… Он их и в самом деле обучал, но работа не только в этом состояла.

Мы сразу нашли верных единомышленников – это были прежде всего мой брат Никита с женой Вероникой, люди тонкого вкуса и не боящиеся никакого труда (Вероника прекрасно шила), потом наши приятели Нона и Михаил Калашниковы – она еще в России, в пору благоденствия, очень увлекалась вышиванием, златошвейкой была непревзойденной, нам это очень пригодилось теперь. Первой нашей модельершей была… не кто иная, как та самая Маревна, Маша Стебельская, которую мы когда-то случайно встретили на Монпарнасе. Ну, я об этом уже упоминала. Во время войны она работала в пошивочной мастерской – строчила солдатские кальсоны… И вот на нее обрушилось творчество! Шали, пояса-кушаки, расшитые под старинную русскую уздечку с помпонами, и платья с косыми, асимметричными подолами, с заниженной талией и расходящимися книзу рукавами… Модели ее были хороши, но весьма эксцентричны, она рисовала, глядя на меня, а я всегда была очень худая, мне вообще все шло, любая одежда. Потом, когда я узнала, что Карден сказал, будто лучшая женская фигура – это швабра, потому что ее легко задрапировать, я ужасно хохотала – словно про меня. Но не все женщины такие! Мне пришлось Маревне немного помочь, мы с Феликсом и с ней мой любимый и очень мне идущий летящий силуэт сделали более универсальным. И все женщины с изумлением убедились, что худышкам этот силуэт придает некую округлость форм, а полных очень стройнит. Однако для премьерного показа мы решили подобрать таких же манекенов, как я, чтобы все смотрелись en ensemble, органично. Да… Да, признаюсь, я тоже была манекеном. Пусть только для премьерного показа, но была!

Ох, как меня за это осуждали все мои родственники, даже maman! Впрочем, они и Мари осуждали.

– Ну да, она должна была нищенствовать и выпрашивать подачки, – говорила я насмешливо, пытаясь защитить ее.

– Но ты же не нищенствуешь! – возражали мне. – И тебе не дадут пропасть с голоду!

Но мы не хотели побираться.

Разумеется, мое участие в качестве манекена придумал Феликс. Ажиотаж, который царил вокруг нас в Америке, не давал ему покоя, он считал, что наша довольно скандальная слава в сочетании с моим громким титулом сыграет нам очень на руку и будет отличной рекламой. Ну, строго говоря, он оказался прав (почти как всегда), но для премьерного выступления это роли не сыграло, потому что мы на него ужасно опоздали и примчались самые последние, когда почти все дома уже представили свои коллекции.

Ох, как я нервничала тогда! Я вообще ненавидела опаздывать – очень странно, но, при всей своей безалаберности, я даже в детстве была весьма пунктуальна. А Феликс… Ну, для него «сейчас» обычно означало «через час», я, кажется, об этом уже говорила.

В общем-то это опоздание сыграло нам на руку, потому что коллекция наша очень отличалась от того, что было представлено раньше, и произвела фурор. Ну и имя мое произвело не меньший фурор… Племянница русского царя – на помосте!

Меня за это потом многие осуждали, но, знаете, это было ничуть не более шокирующее, чем князь – шофер такси, или граф – жиголо в танцзале, или графиня-посудомойка… Я от своего снобизма не сразу избавилась, но все же избавилась.

К слову сказать, среди моих манекенов было много титулованных особ – и, как одна, замечательные красавицы! Княгиня Трубецкая, княжны Саломея и Нина Оболенские, баронесса Анастасия фон Нолькен, Нелли Лохвицкая, дочь генерала.

И в каждой – удивительная судьба, которая могла бы стать темой романа. Например, Майя Муравьева. Мы с Феликсом как-то увидели ее на Пигаль, в одном ресторанчике, который назывался «Золото атамана». Об интриге, которая связала меня с этим ресторанчиком, я потом расскажу, а пока немного о самом Пигаль.

Я там бывала несколько раз – и просто из любопытства вместе с Феликсом, которого в такие места тянуло как магнитом, и когда спасалась от попыток большевиков втянуть меня в свои грязные дела, так что имела возможность присмотреться. Ну и Майя Муравьева мне много чего об этом месте рассказала. Потом, гораздо позднее, мы с Феликсом познакомились с одним блудящим господином по фамилии Кессель – это писатель, эмигрант, еврей, он Пигаль знал очень хорошо, его роман «Княжеские ночи» меня впечатлил и растрогал… и от Кесселя я многое о Пигаль узнала.

В те времена это был не просто район Парижа – это был город в городе. Улица, названная в честь скульптора Жана-Батиста Пигаля, обретшего славу большо-ого эпатажника после того, как он изваял обнаженного Вольтера (нашел, между нами говоря, кого – нет, не ваять, Вольтер, конечно, достоин изваяния! – нашел же кого обнажать: мудреца весьма преклонных лет, никогда не страдавшего переизбытком внешней красоты… С духовной-то у него все было как надо, однако в камне ее не слишком-то запечатлеешь, красоту духовную, а телосложением Вольтер очень сильно отличался не только от Антиноя и Аполлона, но даже и от Давида!), находилась близ Монмартра, который всегда имел известность скандальную, и близ бульвара Клиши, на коем не только крутились ночами лопасти знаменитой Красной Мельницы – Moulin Rouge, но и шлялись туда-сюда жрицы любви – всех ростов и возрастов, всех цветов кожи, всех мастей, всякой комплекции, на всякий вкус, на всякий кошелек, гораздые на всевозможные причуды. Мелькали меж сими красавицами также и юные красавцы, поскольку охочих до содомского греха в мировую столицу распутства тоже приезжало немало…

Постепенно название улицы стало названием целого района: одноименной площади, улиц Фонтэн, Дуэ, да и вообще всех, к ним прилегающих.

И все же сначала Пигаль был не более чем случайным сборищем злачных мест, воровских притонов и всяческого бесстыдства. Но после Первой мировой войны, а особенно после русской революции…

Франция понемногу приходила в себя, осваивалась в мирной жизни, люди жаждали веселья, а эмигрантам, вновь и вновь являвшимся из России, надо было чем-то жить, потому в Пигале (это слово русские склоняли на все лады, говорили – Пигале, Пигаля, Пигалю, Пигалем…) плодились, росли, словно грибы после дождя, русские кафе, ресторанчики и рестораны, закусочные, бары…