Прежняя любовь - Дороти Кумсон

Мне хотелось расспросить ее о том, как это — спать с мужчинами за деньги, но я не решилась.

— В каком-то смысле это лучше, чем то, что я делаю сейчас, — продолжала Дон. — То, что я делаю сейчас, означает крайнюю степень нужды. С другой стороны, я зарабатываю больше денег, затрачивая меньше времени. К тому же мне ни с кем не приходится делиться, как это было в клубе.

— Клуб забирает часть денег? Я не понимаю.

— Все стриптизерши работают на себя, но обязаны платить клубу за возможность там танцевать. Это означает, что каждый вечер ты должна заработать достаточно, чтобы отдать определенную сумму клубу. Все, что остается у тебя сверх этого, — твое. Иногда, если клиентов в клубе мало и другие девчонки стараются лучше, чем ты, тебе не удается заработать даже для клуба, и ты уходишь домой в минусах. Поэтому мое нынешнее занятие гораздо прибыльнее. Если мне удастся снять клиента, я в любом случае зарабатываю.

— И тебе не противно? — изумилась я. — Тебе не противно заниматься этим с мужиками, до которых тебе нет никакого дела?

Дон отвела глаза в сторону и помолчала.

— Не знаю, — наконец произнесла она. — Я об этом никогда не задумывалась. Все произошло как-то незаметно. Один мужик, который видел меня в клубе, узнал меня на улице и спросил, не оказываю ли я «дополнительные услуги». Я подумала: «Почему бы и нет?» — и пошла за ним к его машине. Все закончилось очень быстро, а у меня в кармане осело сто фунтов. И пошло-поехало. Сейчас я очень редко зарабатываю так много. Я не воспринимаю это как секс. Это совсем не то, что было с Робби. Я просто позволяю им совать в меня свою штуковину.

Из того, что я помнила о своих отношениях с Питером, секс к этому не сводился. Но что я в этом понимала? Я ведь больше ни с кем этого не делала.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила Дон. — Эта тема меня грузит.

— Да, конечно.

Я провела у нее еще около часа, и все это время мы болтали, но при этом Дон то и дело заходилась в кашле. Вскоре я заметила, что она нервничает и то и дело поглядывает на висящие на стене часы, а ее кожа посерела еще сильнее и покрылась липким потом. Я поняла, что ей пора колоться, а значит, мне лучше уйти.

У двери она меня обняла и сказала, что была рада меня видеть. Я ответила, что тоже была рада ее видеть, и это было правдой, так как, несмотря ни на что, она для меня оставалась прежней Дон. Я предложила ей денег — у меня в кошельке лежало двадцать фунтов — и увидела, как расширились ее зрачки при виде потертой розовой купюры. Я видела, как сильно ей хочется взять эти деньги, но что-то ее остановило.

— Не-а, Ева, не возьму. Ты настоящая душка, но брать у тебя деньги — это все равно что вырывать еду из пасти щенка. Спасибо.

— Ты уверена? — уточнила я.

— Конечно нет. Но, пожалуйста, спрячь свою двадцатку, пока я ее не взяла. Иначе завтра я возненавижу себя еще больше.

Она не идет у меня из головы. Она показалась мне такой беззащитной! Я не знаю, долго ли она продержится, прежде чем окончательно сломается. Мне очень хотелось бы хоть чем-то ей помочь, но пока я не могу помочь даже себе.

Должно же случиться хоть что-то хорошее, как ты считаешь?

Ева

17 сентября 1988 года

Ну вот, новый день и новая запись в дневнике.

Давно я не писала, верно? Прошло целых три месяца. И снова все чудесно. Ха-ха-ха! Поверить не могу. Я лгу собственному дневнику! Что дальше? Попытаюсь спрятаться от собственного отражения в зеркале?

Что ж, по крайней мере, я все еще живу в своей квартире, и мне не пришлось ради этого прыгать в койку хозяина. Готова поклясться, он был уверен, что мне не отвертеться. Когда я позвонила ему и сказала, что нашла новую работу, он был весьма и весьма разочарован.

Еще я начала курить. Я уже покуривала, когда жила с Дон, но сейчас я по-настоящему вошла во вкус. Это позволяет убить время и успокаивает нервы. Итак, чем же я занимаюсь? Угадайте. Ну да, я снова устроилась делопроизводителем в крупную бухгалтерскую фирму. Во всяком случае, именно это я написала матери в своем последнем письме.

А на самом деле я занимаюсь тем, чем раньше занималась Дон. Я стала стриптизершей. И я не просто раздеваюсь. Я танцую для мужчин практически обнаженной.

Время пролетело незаметно, и, хотя мне иногда удавалось подработать то там, то тут, подходил срок уплаты за квартиру, и я понимала, что денег на это у меня нет и в ближайшее время не будет. Из-за переживаний я перестала спать, и меня целыми днями тошнило от страха.

Я даже подумывала о возвращении в Лидс, но мысль о необходимости жить под одной крышей с «дядей Аланом», сожителем матери, только и выжидающим удобного случая, чтобы загнать меня в угол и изнасиловать, была еще более пугающей. Ведь я знала, что он все равно сумеет убедить мать, что этого не было. Я вернулась бы, если б могла рассчитывать на то, что мать мне поверит, или если бы были живы дядя Генри и тетя Мэвис, потому что они знали о том, что происходит, и как можно чаще старились оставить меня на ночь у себя. Я чуть было не стала в письме умолять мать выгнать сожителя, пояснив, что только это позволило бы мне вернуться. Но тут я вспомнила ее лицо, когда я рассказала ей, что он со мной делал, и то, что она noверила ему, а не мне. И я так ничего и не написала.

Я отправилась в центр занятости, чтобы стать на учет как безработная. Но когда я просмотрела разделы объявлений в местных газетах, то поняла, что не смогу позволить себе даже самую дешевую квартиру, предназначенную для тех, кто живет на пособие. Я подумывала о том, чтобы сменить район, но те районы, которые мне были по карману, находились так далеко от центра, что неизбежно возникли бы проблемы с транспортом, что, в свою очередь, не позволяло заниматься масштабным поиском работы. Я пробовала устроиться продавщицей, официанткой и уборщицей, но все безрезультатно. Теперь мой опыт работы в офисе только вредил мне. Все были уверены, что я сбегу, как только мне удастся найти место в офисе, и никто не хотел рисковать. Они так мне и говорили. В условиях экономического спада все стремились действовать наверняка.

Итак, я оказалась в тупике. Когда я ходила в гости к Дон, я знала, что положение у меня тяжелое. Но я не знала, что оно такое же тяжелое, каким было у нее, когда она сделала свой выбор. А потом наступил день, когда я поняла, что у меня тоже не остается выбора. Мое отчаяние было так велико, что я готова была сделать этот шаг. Я чуть было не позвонила Дон, чтобы посоветоваться, но вовремя передумала. У нее и своих проблем хватало. Кроме того, я не сомневалась в том, что она попытается меня отговорить.

Я снова взялась за местные газеты и «Желтые страницы». Только на этот раз я хотела знать, нет ли поблизости какого-нибудь клуба. Оказалось, что есть. Он находился буквально в пятнадцати минутах ходьбы от моей квартиры. Запомнив адрес, я надела свое лучшее белье — на тот случай, если они захотят, чтобы я разделась, — провела расческой по волосам, подкрасила губы и ресницы и, не дав себе времени на размышления и сомнения, выбежала из дома.